Перевод с нидерландского Ольги Гришиной

* * *

Однажды утром Белка села за стол и решила написать письмо Муравью. Но ей никак не удавалось выразить словами то, что она чувствовала.

Привет, Муравей!

начала она. Но это было совсем не то. Она бросила письмо на пол и начала снова.

Дорогой Муравей!

написала она. Но это было ещё хуже.

Следующее письмо начиналось так:
Здорово, Муравей!

Следующее:
Муравей!

И затем:
Муравей…

И потом:
О Муравей…

И:
Любезный Муравей,

И:
Глубокоуважаемый Муравей.. .

За этим занятием она провела всё утро, и вздохи её становились всё тяжелее и тяжелее. Должно было быть особенное начало, только для Муравья. Это она знала точно. Но найти такое начало ей не удавалось.

Стопка писем на полу всё росла.

В конце концов, Белка встала, пробралась через письма и распахнула дверь, чтобы сесть и подумать на большой ветке возле своего домика.

Но стоило ей выйти из дому, как в комнату ворвался ветер, подхватил письма, и бумажная буря помчалась в сторону Муравья.

Был чудесный день, и Муравей как раз сидел на солнышке перед домом, размышляя о дальних странах.

Внезапно его осыпало ворохом белкиных писем. Они облепили его с головы до ног. Не без труда выбрался он из огромной бумажной кучи и принялся читать. И только поздно вечером, при лунном свете, прочёл последнее.

Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на тёмные заросли.

Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька крыши, выбрался через чердак наружу, улёгся на письма, накрылся вместо одеяла письмом, начинавшимся «Дорогой Муравей», и уснул.

Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок. Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: «Муравей, это я».

Перевод Ольги Гришиной

* * *

Прогуливаясь как-то по лесу, Белка и Муравей наткнулись на невысокую чёрную стену посреди тропинки. Стоять ей там, вообще говоря, не полагалось.

Они пнули стену, но та не поддалась.

– Давай в обход, – предложила Белка.

Однако по той или иной причине Муравей счёл это нечестным. Он разбежался и попробовал преодолеть стену. Ему это почти удалось, но стена оказалась гладкой, и он соскользнул вниз.

– Трам-тарарам, – сказал он.

Белка покачала головой.

– Ну-ка, подсади меня, – сказал Муравей.

Белка пригнулась, и Муравей взобрался ей на плечи.

– Ещё чуток! – крикнул Муравей.

– Готово? – поинтересовалась Белка, которой стоять было довольно неловко.

Муравей подпрыгнул, но опять не дотянул. Он свалился на Белку, и они в обнимку рухнули на землю.

– Слушай, не дури, пошли в обход, – опять начала Белка.

– Теперь уж поздно, – отрезал Муравей. – В обход сразу надо было.

Белка уселась на землю. Муравей тем временем обломил ветку росшего неподалёку вяза, согнул её посередине, разбежался как можно дальше и высоко подпрыгнул. С тяжёлым стуком он ударился о верх стены и сполз вниз.

– Это ничего! – крикнул он возбуждённо.

– Я пошла в обход, – не выдержала Белка.

– И речи быть не может, – сказал Муравей. Он забежал вперёд и загородил Белке дорогу. – Ей-богу, грех, – пояснил он.

Белка снова уселась. Муравей к тому времени уже набил себе изрядно синяков и шишек на спине и на ногах, но упорства у него не убавлялось. Из сучков и шипов он смастерил лестницу. Она получилась не особо изящной, да и не особо прочной, и потому рухнула, как только Муравей, взобравшись на неё, занёс ногу на стену. В ливне сломанных ветвей и колючек Муравей полетел вниз. Он лежал там, усеянный обломками своей лестницы, но успел вскочить и поймать Белку за кончик хвоста за секунду до того, как она успела обогнуть стену.

– О нет, – простонал Муравей. – Только не это.

Потом он пробовал перескочить стену с разбегу, и из двух стволов изготовил своего рода подкидную доску, которая должна была помочь ему переправиться на ту сторону.

К вечеру они повернули домой. Муравей тяжело опирался на Белкино плечо. Он разглагольствовал о том, что до ночи что-нибудь непременно придумает. Дома, по его словам, у него имелась книга о сотне способов преодоления стен. В крайнем случае, он сам что-нибудь изобретёт.

– Завтра я буду попирать её, – заявил он. – Попомни мои слова, Белка.

Но Белка больше не слушала его и молча тащила Муравья к его дому, неподалёку от лесной чащи.

Перевод с нидерландского Ольги Гришиной

* * *

— Что касается меня, — сказала Муравью как-то раз Улитка, — то я намереваюсь тренироваться как я не знаю что, и научусь бегать не хуже тебя.

— Однако… — хмыкнул Муравей, покосившись на неё. — Что ж, я бы на твоём месте с этим не тянул.

— Ясно, — отозвалась Улитка. Она удалилась в кусты, разметила дорожку и принялась тренироваться. Муравей слышал её тяжёлое дыхание и громкие вздохи и покачал головой. Он продолжил свою приятную прогулку по лесу и решил немного вздремнуть на речном берегу. «Кто знает, что мне может сегодня присниться», — подумал он. Вскоре он уже сладко спал, и ему снилось одно не очень большое число, которое было даже меньше единицы и о котором он никогда в жизни не слыхивал.

Когда вечером он возвращался домой, погрузившись в размышления об этом числе, его окликнула Улитка.

— Муравей!

— Ну, чего тебе, — отозвался Муравей и увидел выползающую из кустов Улитку.

— Я готова, — заявила Улитка.

— К чему? — не понял Муравей.

— Теперь я бегаю быстрее тебя.

Муравью припомнилась их утренняя беседа. Он вздохнул. Но Улитка уже провела черту и сказала:

— Отсюда до реки.

Она сосчитала до трёх и сорвалась с места.

К своему изумлению, Муравей увидел, что она стремительно скрылась в кустах. Тогда он тоже со всех ног припустил по легкому, слизистому улиткиному следу.

Задыхаясь, добежал он до реки, где обнаружил проведённую Улиткой финишную черту. Сама Улитка уже была поглощена наведением порядка в своём домике.

— Победа, — объявила она.

Муравей ничего не ответил, скрипнул зубами, глянул в сторону и от души понадеялся, что Белка его в этот момент не видела.

— Завтра летать буду, — сообщила Улитка. — По крайней мере, начну тренироваться.

Муравей отправился домой, и спалось ему в эту ночь скверно.  На следующий день он поймал себя на том, что то и дело поглядывает на небо.

«Да ладно, — думал он, — не сможет она летать. Никогда! Ну не бывает!»

Поздним полуднем мимо него пролетела Улитка, медленно и неуклюже лавируя. Её мотало и заносило, она врезалась в травяные заросли, порой чудовищно клонилась из стороны в сторону. Но летела.

Завидев Муравья, она помахала ему и крикнула:

— Давай присоединяйся! Это класс. Главное — на крыло встать.

Муравей угрюмо уставился под ноги и со всей силы пнул выпирающий из земли корешок.

Перевод Ольги Гришиной

* * *

КАК-ТО УТРОМ Муравей брёл по лесу.

«Ох, тяжела моя головушка», – думал он. На ходу ему приходилось поддерживать голову правой передней лапкой. Из-за этого его уводило то влево, то вправо.

Он остановился под ивой, вздохнул и присел на лежавший под деревом камень. Теперь ему приходилось подпирать голову обеими передними лапками. «Ох, чисто каменная», – продолжал сетовать он.

«А я знаю, почему, – вдруг дошло до него. – Это потому, что я знаю всё на свете. А это ведь тяжесть какая».

День был пасмурный, временами начинало моросить. Ветер гнал по небу тяжёлые облака и со скрипом и шумом раскачивал деревья.

«А это и хорошо, что я всё знаю, – думал Муравей. – Потому что если бы я ещё больше знать хотел, я и вообще бы головушки моей не сносил».

Он покачал головой, что далось ему не без труда, и мысленно нарисовал себе картинку: его головушка, выпадающая из передних лапок и с грохотом валящаяся на землю. «И вот тогда, – сказал себе Муравей, – пиши пропало».

«А потому всё, – не унимался он, – что я так ужасно много думаю. А сколько я всего знаю, уй. Про мёд, про пыль, про океан, про всякие подозрения, про дождь, про лакрицу, – спроси только, чего я не знаю. И всё это втиснуто в мою головушку».

Локти его постепенно онемели, и он начал медленно сползать с камня. В конце концов он растянулся на животе, уткнув подбородок в землю. Голова его сделалась совсем неподъёмной.

«Не иначе как я до чего-то ещё додумался, чего минуту назад не знал, – догадался он. – Ну уж теперь-то, надо полагать, я точно всё на свете знаю».

Он заметил, что ему больше не удавалось ни качать головой, ни кивать. «Улыбаться-то хоть смогу я?» – подумал он, попробовал улыбнуться и ощутил, как его губы растянулись в некое подобие ухмылки. Но вот зевать у него не получалось, а также хмуриться и высовывать язык.

Так лежал он посреди леса, пасмурным осенним днём.

Поскольку он всё на свете знал, он мог предсказать, что незадолго да полудня на него невзначай набредёт Белка.

– Муравей! – с изумлением воскликнула Белка, завидев его, распростёртого на земле. – Ты чего это вообще?

– Голову поднять не могу, – поведал Муравей.

– И что так? – поинтересовалась Белка.

– Слишком много знаю, – ответил Муравей. Тон его был окрашен замогильной меланхолией.

– Ну и что такое ты знаешь? – допытывалась Белка.

– Я знаю всё, – ответствовал Муравей.

Белка уставилась на него во все глаза. Она не сомневалась, что и сама знала кое-что. Но при этом подозревала, что не знала она ещё больше. «Поэтому головёнка у меня такая лёгкая», – решила она и без всякого видимого усилия помотала головой.

– Ну и что делать будем? – осведомилась Белка.

– Боюсь, что придётся мне кое-что из головы выкинуть, – вздохнул Муравей.

Белка тоже не видела другого выхода. Но что именно он мог выкинуть? Солнце? Вкус медового торта? День рождения Кита? Свою зимнюю куртку? Муравей попытался забыть всё перечисленное, но больших изменений в своём состоянии не заметил.

– Может, ты уж лучше меня забудешь, – наконец нерешительно сказала Белка.

– Тебя? – удивился Муравей.

– А что, никак?

Муравей кивнул, прикрыл глаза… и внезапно взмыл в небо, как пушинка, подхваченная ураганом.

Белка отскочила. Муравей почти исчез из виду, скрылся за верхушками деревьев. И… вдруг снова свалился на землю.

– Вот ей-богу, совсем было тебя забыл, Белка, – сказал он, с болезненной гримасой потирая затылок. – А потом вдруг как вспомню…

Белка уставилась себе под ноги и пробормотала:
– Это был всего лишь один из вариантов.

– Ну конечно, – сказал Муравей.

Он уселся на землю. Но из-за падения он позабыл, что всё на свете знал. И, к своему изумлению, без труда вскочил на ноги.

Немного погодя они в тяжком молчании брели по лесу.

Потом Белка сказала:
– А у меня дома ещё банка букового мёду.

– Да ну, – сказал Муравей, – и ты молчишь!

Он подскочил на месте от восторга и во все лопатки припустил к буку.

* * *

ОДНАЖДЫ БЕЛКА ужасно соскучилась по Муравью. Она и сама не понимала, отчего, но тоска пронзала её до самого кончика хвоста.

«Муравей, – думала она. – Муравей, Муравей, Муравей».

Белка знала, что от таких мыслей легче не становится, но отмахнуться от них не могла.

«Вот была бы такая рука в воздухе, – размечталась она, – чтобы ею от всякого там отмахиваться…»

Она представила себе такую руку, а потом Муравья, свернувшегося калачиком в каком-то дупле.

Палец за пальцем Рука двигалась по лесу между деревьев, осторожно пробираясь между листьями. Немного задержалась перед дуплом. Потом указательный палец пробрался вовнутрь и постучал Муравья по спине.

– Эй, чего там? – встрепенулся Муравей, который, разумеется, спал.

Палец согнулся, разогнулся и снова согнулся в направлении выхода.

– Ты хочешь сказать, мне – туда? – уточнил Муравей.

Палец кивнул.

– А ты, собственно, кто такой? – спросил Муравей, разглядывая палец, а чуть позже, вылезши из дупла, и всю руку.

Но никакого ответа не получил. Рука медленно двигалась впереди него, палец за пальцем, между деревьев. Если Муравей ненадолго останавливался, мизинец тихонько подкрадывался к нему и подталкивал в спину.

Так и шли они по лесу, Муравей и Рука.

Солнце медленно опускалось. Вокруг шелестела листва, слышался плеск речной воды. Когда они уже подошли к буку, Белка встрепенулась.

«Да ну, – подумала она, – вечно у меня мысли какие-то. Вот было бы такое специальное зеркало, посмотрела бы я на них! – и Белка вздохнула: ей по-прежнему было очень скучно без Муравья, хотя она по-прежнему не знала, что такое «скучать». Она опять было замечталась, как вдруг услыхала знакомый шорох и заметила некую странную тень, похожую на голову с пятью ушами, скользнувшую вниз по стволу бука.

– Ты откуда это вдруг взялся? – удивилась Белка.

Муравей пожал плечами.

– Местечка не найдётся? – спросил он, перепрыгивая со ствола на веточку рядом с большой веткой, на которой сидела Белка.

– Я по тебе скучала, – сказала Белка. И тихонько добавила: – Ты мне ещё должен объяснить, что это, в сущности, за штука: скучать по кому-то.

– Как-нибудь, – сказал Муравей.

* * *

– А ВОТ ЕСЛИ Я СКАЖУ, что пора мне в путь-дорогу, – спросил Муравей у Белки, – ты тогда огорчишься?

Они сидели на берегу реки и глядели на другую сторону. Было лето, солнце стояло высоко в небе, река поблёскивала.

– Ага, – сказала Белка, – огорчусь. А если я тогда скажу, чтобы ты не уходил, ты рассердишься?

– Ага, – ответил Муравей, – рассержусь. Ну а если я тогда скажу, что всё-таки ухожу, и что ты меня не сможешь удержать, ты тогда сильно огорчишься?

– Ага, – сказала Белка, – сильно огорчусь. – Она откинулась на спину и крепко зажмурилась. – Но если я тогда что-нибудь выдумаю, – продолжала она, – из-за чего тебе не захочется уходить, ты тогда здорово рассердишься?

– А чего ты придумаешь? – заинтересовался Муравей.

– Ну, это… – смешалась Белка. – Я придумаю, как только ты скажешь…

– А я сейчас хочу знать! – заорал Муравей.

– Но я ещё ничего не придумала, – сказала Белка.

– Ну тогда я пошёл, – сказал Муравей.

Белка огорчилась и сказала:
– Нет. Не уходи.

Муравей рассердился и сказал:
– Нет, я пошёл. – И сделал шаг.

Белка промолчала и откинулась на спину.

Долгое время ничего не происходило.

– Ну? – спросил Муравей наконец. – Что ты теперь выдумаешь?

Но Белка покачала головой.

– Ты же ещё не ушёл, – сказала она.

– Но я на самом деле ухожу, слышишь? – объявил Муравей и сделал вид, что уходит. Через каждые два шага он оборачивался и спрашивал:
– Ну? Придумала, нет?

Но Белка всякий раз мотала головой.

Всё это ей казалось очень сложным. Она боялась, что Муравей вдруг и в самом деле уйдёт, и зайдёт так далеко, что уж больше не вернётся. Но она ничего не сказала.

Муравей уходил всё дальше и делался всё меньше. До Белки всё ещё долетали обрывки его слов: «Что-то придум… уж… Бел…»

В конце концов он совершенно скрылся из глаз.

«Теперь он в самом деле ушёл, – думала она. – Теперь он в самом деле совершенно ушёл». В глазах у неё что-то покалывало. «Слёзы», – подумала она.

Но внезапно на горизонте возникло пыльное облако. Это к ней на всех парах нёсся Муравей.

Через несколько мгновений он стоял перед ней.

– Ну уж теперь ты должна мне сказать, – задыхаясь, выпалил он, уставился на Белку пронизывающим взглядом и погрозил пальцем прямо у неё перед носом. Пыльное облако медленно оседало на землю.

«Вот теперь придётся мне сказать», – подумала Белка и что-то наконец придумала.