Путешествовать надо по автомобильным дорогам. Тогда можно читать дорожные указатели. Удивительные бывают на них слова и словосочетания: речка Воря, деревня Гармониха, село Львы, Большая Брембола, Сопелки… Жаль только, некогда выйти из машины, оглядеться, расспросить местных, что да как, откуда такие названия. Так я и не знаю, много ли Наталий живёт в деревне Натальинке, и водятся ли львы в селе Львы, и что такое брембола, к тому же – большая.
Зато с Ворей познакомиться удалось.
Воря – строгая речка. Даже в июле, когда над лугом, протянувшимся в излучине, стоит тепло, когда не верится, что ещё осталось на свете что-то не согревшееся, Ворина вода на ощупь – осенняя, прохладная. Вместо пляжей при ней – пляжики. Течёт она деловито, и всякого, кто зайдёт в воду, подталкивает: нечего, мол, зря плескаться, у меня тут выходных нет. А русло своё поворачивает решительно, почти под прямым углом.
Может, строгая, а может – только делает вид. Есть, конечно, в слове «Воря» что-то лесное, даже дремучее. «Во-о-о», – это ветер шумит высоко над головой, где макушки елок. «Ря!» – хрустнула, обломилась где-то сухая ветка. Не перевелись ещё на Вориных берегах серьёзные леса. И в то же время имя её – домашнее, шерстяное и круглое, похожее на моток ниток. Катит Воря свою воду, как клубок шерсти, а клубки катать – занятие добродушное.
Небо, песок и деревья играют с её водой: подмешивают краски – каждый свою. А Воря – ничего, бежит себе дальше пестрая. Стрекозы над ней летают воскресные, нарядные: издалека – синие, вблизи – изумрудные. И тёплым кажется на солнце их холодный измрудно-синий блеск. А вдоль берега на лохматом от травы бугре цветут полевые гвоздики.
Вообще-то гвоздики полевые не каждый день увидишь. Заметить в траве одну – событие, несколько – чудо. Стебель гвоздики – ниточка; цвет словно тает на пяти её невесомых лепестках. Кажется, что её тут быть не может, но вот – она есть. Ворины же гвоздики не случайные, не волшебные, а здешние – с этого бугра. Проглядеть их невозможно – они растут букетами. И клонятся в сторону от них и тысячелистник, и старый щавель.
Солнце, июль, и воскресенье приближались к зениту.
В почти прямом речном углу оказался пляжик размером с лодку.
Песок скользил под босыми ногами и температурой своей напоминал только что налитую грелку – правда, обёрнутую полотенцем. С Вориной стороны, мелкая и прозрачная, грелась на нём вода, отставшая от быстрого течения. В ней темнели узкие «черточки», короткие и совсем коротенькие, похожие на тени. Их всё прибавлялось: новые возникали из глубины и замирали у дна. Одним концом, округлым, каждая разворачивалась к берегу, а другим, остреньким, указывала, как стрелкой, на середину реки. Это плотва выбралась на выходной позагорать.
У меня был пляжик, а у неё – пляж.
А в январе путешествовать не получается. В январе я гуляю по аллее Измайловского парка. Элегантные, чёрно-белые, как дирижёры во фраках, стоят рядами липы с полосами свежего снега вдоль стволов и веток. А под деревьями, под самым верхним, самым прозрачным слоем снежинок проступают бурые чёрточки – семена ясеня. Округлые с одного конца, острые с другого. Смотрю на них и думаю: «Совсем как Ворина плотва!»
Вот наступит лето, надо будет Ворю навестить!
Есть книги, которые читали все. И, естественно, все знают героев этих книг. Например, Карлссон, или Буратино. А все ли хоть что-то знают о тех, кто придумал эти персонажи? Например, о Туве Янссон, придумавшей мир Муми-троллей.
Как появляются литературные герои, то есть те, о ком пишут книги? Это – одна из самых сложных в мире загадок. Иногда их видят во сне, иногда они приходят к писателям из воспоминаний о прошлом. Ясно тут только одно: они сразу рождаются героями, тогда как остальным приходится прилагать усилия, чтобы прославиться. Но таинственные источники, из которых в минуты вдохновения выуживают авторы своих героев, недоступны человеческому глазу. Случается, что герои попадают в книги и из обычной жизни, и все равно по дороге писательская фантазия придумывает им другие имена, изменяет характеры, помещает их в странные ситуации. Бывает и так, что в книге вроде ничего особенного – море, пляж, домик среди кустов жасмина, но живет в нем… Муми-тролль.
Писательница, написавшая книги о Муми-тролле, получила за это премию имени Ганса Христиана Андерсена, которую присуждают лучшим писателям-сказочникам. Это значит, что Муми-тролль среди литературных героев особенный. Выдающийся. Как Эйфелева башня среди Парижа.
Уж его-то история известна. Она тянется неторопливо от начала нашего века. Но только половина этой истории видимая, а половина – невидимая.
В Финляндии, в обычном городском доме жила-была семья – нет, не троллей, а просто человеческая, с ничем не примечательной фамилией Янссон. Не в фамилии дело. Не каждому достаются пышные имена вроде Микеланджело Буанаротти или Публий Овидий Назон. Зато в этой семье мама была художница, а папа – скульптор, что, конечно, уже не назовешь обыкновенным.
9 августа 1914 года у Янссонов родилась дочь, которую назвали Туве. Наверное, в тот момент, никем не замеченные, слетелись феи с подарками взглянуть на новорожденную, как это случается в сказках. Иначе не объяснить, откуда взялся у девочки удивительный дар – Дар Воображения. Поначалу никто его не замечал, замечали одну Туве.
Туве выросла на острове – настоящем острове в Финском заливе. Там были гладкие черные скалы, и песчаный пляж, заваленный мокрыми водорослями, и таинственный грот, к которому вела одна-единственная опасная тропка над самой водой. Там дули сырые ветры, кружились чайки над морем – живым, дышащим, каждый день меняющим цвет и нрав. Там Туве научилась ловить рыбу. Там она узнала, как это бывает, когда хочется плыть и плыть в лодке все дальше, глядя на подсвеченную солнцем воду…
Невидимый Дар Воображения тем временем рос, и даже быстрее самой Туве. Ведь он питался не оладьями и не супом; он вбирал в себя морские яхты и домик рыбака, где пять месяцев в году жила семья Туве, впитывал море и разные морские словечки: “кильватер”, “анероид”, “форштевень”…
А пока Дар Воображения рос, остров с его пустынным побережьем постепенно превращался в Муми-дол, родные места муми-троллей.
Дар Воображения играл вместе с Туве в театр. В день летнего солнцестояния он уходил с ней и с ее братьями в лес, и они жгли костры, собирали цветы и загадывали желания. И было ясно, что он уже с трудом остается невидимым.
Поэтому для начала Туве стала художницей. Самая первая книга с ее рисунками вышла, когда ей было 14 лет. Потом она долго-долго училась, и появлялись все новые книги с ее иллюстрациями. “Ничего, – думал, наверное, Дар Воображения, – пусть рисует, пригодится.”
И вот настал Знаменательный День в истории муми-троллей. Дар Воображения был как-то особенно в ударе и, улучив момент, когда Туве захотелось подразнить брата Ларса, подал ей идею нарисовать на стене дома некое существо.
Это был Муми-тролль.
С этого момента литературный мир пополнился еще одним героем. А Туве Янссон стала сказочницей: начала придумывать истории про Муми-тролля и рисовать к ним картинки. Тогда-то о ее Даре Воображения узнали все. И хотя его самого увидеть по-прежнему невозможно, книги, написанные Туве с его помощью, можно подержать в руках и даже почитать, – не только в Финляндии, но и в других странах, в том числе и в нашей. Книг получилось много: “Прилетает комета”, “Шляпа волшебника”, “Опасное лето”, “Волшебная зима”, “Мемуары папы Муми-тролля”, “Дитя-невидимка”, “В конце ноября” и другие.
Но хотя и трудно соревноваться с Туве Янссон, советуем читателям, на всякий случай, рисовать почаще: а вдруг их собственный Дар Воображения поможет им открыть нового литературного героя, не менее выдающегося, чем Муми-тролль?
За лето у нашей соседки Любы собралось на даче девять кошек.
У каждой кошки, как известно, девять жизней.
А у Любы вроде бы только одна. И у мужа Любиного — тоже.
Но всё равно, если две их жизни сложить со всеми кошачьими, многовато получается для московской квартиры.
Люба и говорит мужу:
— Борь! Давай с тобой тут зимовать останемся. А то кто эту ораву кормить будет? Небось, на столько-то жизней мышей не напасёшься.
Боря стал готовить к зиме летний домик: утеплять стены, возводить печь. И к холодам кое-как управился. Только баню поставить не успел.
Кошки в это время дремали на террасе среди узлов с тряпками и банок с огурцами, стружек и старых номеров журнала «Иностранная литература». А проснувшись, грызли сухой корм, который сыпала им в блюдце Люба. Питали свои многочисленные жизни.
Когда вместо солнца засиял клён, уехали в Москву самые сельскохозяйственные, самые дачелюбивые дачники. А с полей пришли на садовые участки мыши.
У Любы в изголовье окно нараспашку. Что ж на даче жить, а воздухом свежим не дышать! Сухими, примерзающими к земле ночами повадились кошки вспрыгивать со двора на Любин подоконник. Они вспрыгивали с особым кошачьим возгласом, который умеют издавать, не раскрывая рта.
— Мрр?.. — произносили они как-то полувопросительно и только потом разжимали зубы.
И тогда к Любе в комнату со стуком падали мыши.
Люба сначала пугалась, а потом привыкла засыпать под этот стук.
Утром Боря собирал приношения с пола на совок. Расчищая подход к окну, он вдумчиво считал мышей и насчитывал порой по восемьдесят одной штуке.
Дрозды склевали последние ягоды черноплодной рябины в саду, поредел солнечный клён за калиткой. Поубавилось и мышей. Горка у Любиного окна понизилась до пригорка, пригорок до холмика, а потом и холмик стал мышиного размера.
Кошек своих Люба до того уже изучила, что и в темноте отличала одну от другой. Однажды среди ночи вспрыгнула к ней на кровать Люлюха.
Люлюху Люба привезла из Москвы. Цвет её меха похож на мышиный, но разбавлен оттенком увядающей сирени. А глаза у неё такие усталые, словно из девяти своих жизней семь или восемь она прожила и всё помнит.
Любу разбудил не прыжок, а возглас, который она навсегда связала с мышами: «Мрр?..» Видит — ступает кошка тихонько по одеялу и что-то, кажется, тащит в зубах. Люба тогда как закричит:
— Боря, — кричит, — выручай! Она мне мышку несёт!
Боря проснулся и включил свет.
В зубах у кошки был кленовый лист.
…Долго ещё, пока не начались дожди, носила кошка Любе кленовые листья. Самые лучшие. И почему, интересно, кленовые? Рядом и береза облетела, и орешник; ива осыпалась. Может, они вкуснее?..
Так и живут у нашей соседки Любы на даче девять кошек. Только к ним ещё пять прибавилось. Вот Боря и мечтает: раз уж они листья кленовые собирать умеют, может, помогут и баню поставить. А мышей бы он сам потом наловил…
Эта легендарная царица была седьмой по счету Клеопатрой на троне египетских фараонов. Но прославилась именно она: недаром считают, что 7 – волшебное число. Всей своей жизнью Клеопатра доказала, что красота и женское очарование могут быть силой гораздо более мощной, чем хорошо вооружённая армия.
Несмотря на то, что Клеопатра пользовалась славой красивейшей женщины в мире, внешность её не дотягивала до полного совершенства: на камеях и монетах I века до н. э. у знаменитой правительницы крупноватый нос и широковатый рот. Впрочем, художники запечатлели и её огромные глаза – того же разреза, что у кошек, священных животных Египта. Клеопатра умела красиво одеваться и в совершенстве владела искусством макияжа – египтянки вовсю пользовались косметикой. Современников восхищали идеальная фигура царицы и её чарующий голос, который напоминал звуки лиры. Редкое обаяние позволяло ей находить подход к любому человеку.
Клеопатра была интеллектуалкой. Она получила прекрасное образование и самолично написала несколько трактатов об устройстве мироздания (тема, доступная только египетским жрецам). Она единственная из своей династии Птолемеев потрудилась выучить язык, на котором говорили жители её страны (остальные Птолемеи изъяснялись на греческом), и кроме того, знала несколько иностранных языков. К сожалению, многочисленные поклонники красавицы уступали ей по части ума и знаний, не говоря уже о знатности, так что Клеопатра ими помыкала, а некоторых и вовсе приказывала казнить.
Клеопатру возвели на трон, когда ей было 14 лет, но править не давали. Этим от её имени занимались жрецы, которые постоянно между собой враждовали. Дело дошло до того, что свой двадцатый день рождения царица Египта встретила в изгнании. Как раз в это время в столице государства Александрии объявился римский полководец Гай Юлий Цезарь.
Цезарь не собирался знакомиться с Клеопатрой. Он прибыл в Египет, преследуя своего врага, и намеревался двинуться в обратный путь, как только подует попутный ветер. Великий римлянин был уже очень немолод, слегка плешив и невысок; короче, красою не блистал. Но он был – гений. К тому же, Рим считался самым могущественным государством мира, а Цезарь – самым могущественным гражданином Рима. А Клеопатре очень хотелось властвовать. И она рискнула.
Красавица тайком, в сопровождении одного из друзей, вернулась в Александрию. У дворца она залезла в постельный мешок, и спутник сумел благополучно пронести её в покои Цезаря. Впоследствии родилась легенда о том, что Клеопатра повелела закатать себя в ковёр.
Цезарь был очарован своей неожиданной гостьей и прямо на следующий день взялся за дело. С небольшой армией он покорил Египет и преподнёс его Клеопатре. Затем знаменитый полководец уехал завоёвывать ещё не завоёванные земли, а Клеопатра осталась царствовать.
Через некоторое время прекрасная египтянка навестила в Риме Цезаря. Но тот пал от рук заговорщиков. В стране началась смута, и царице пришлось бежать. Помог ей в этом ближайший сподвижник Цезаря, военачальник и древнеримский красавец Марк Антоний.
После гибели Цезаря римские владения поделили между собой Марк Антоний и Октавиан, внучатый племянник и наследник великого полководца. Антонию достались восточные провинции, в том числе и Египет. Таким образом, Клеопатра оказалась у него в подчинённых.
Антоний не обладал умом и талантами Цезаря. Зато, как писали древние историки, “он обладал красивой и представительной внешностью. Отличной формы борода, широкий лоб, нос с горбинкой придавали Антонию мужественный вид…” Он любил пожить в своё удовольствие и пользовался популярностью у солдат. Справиться с этим широколобым красавцем Клеопатре ничего не стоило. Она встретила Антония во всём своём блеске, с богатыми дарами, и тот, недолго думая, влюбился. Учитывая последующие события, можно сказать, что он влюбился смертельно. Антоний даже решился жениться на Клеопатре, для чего развёлся с женой, родной сестрой Октавиана.
Тут-то последний решил, что пора избавляться от родственника, и пошёл на Клеопатру с Антонием войной. Октавиан тоже не был гением, но был хорошим политиком, и очень скоро его армия оказалась у стен Александрии. Потерпев полное поражение, Антоний пронзил себя мечом, и скончался на руках Клеопатры.
Очаровывать Октавиана не имело смысла: тот был очень скучным типом. Он намеревался увезти египетскую царицу в Рим и провести по всему городу, как пленную, в своём триумфальном шествии. Узнав об этом от очередного своего поклонника, Клеопатра покончила с собой. Она умерла в 39 лет от укуса ядовитой змеи – аспида.
С тех пор о египетских красавицах что-то больше ничего не слышно…
Не декабрь, не январь с февралём – когда хочется тепла, труднее всего переждать март. По календарю, имеешь право на весну, а всё зима и зима.
Разные народы, чтобы ускорить дело, придумали особенные, притягивающие тепло, песни и танцы. Но это было давно. Сейчас – по крайней мере, в Москве, их никто не помнит, так что весна на них, наверное, не рассчитывает. Когда сугробы уж очень долго залёживаются на газонах, она просто выплёскивает на город дождь и смывает остатки зимы.
Поэтому в марте я жду не солнца, а дождя.
Было уже 28-е число, а противоснежный дождь запаздывал. Утром за мутным от солнца окном, за капелью хохотала ворона, заглушая шум трамвая. Я тоже люблю солнце, но поглядывала в окно в надежде на тучи. Очень уж затянулся этот на редкость зимний март.
Во второй половине дня, когда солнце озарило дом через двор от нас, на одном из его балконов появился немолодой гражданин. Он был не по погоде раздет – даже майки не надел из уважения к нулевой температуре воздуха. Несвежие снега во дворе, обесцвеченные деревья, – всё это его как будто не касалось. Со своего восьмого этажа он смотрел поверх зимы – прямо на светило.
Солнце дотянулось до него ещё не горячими лучами, погладило выпуклый, как линза, живот, плеснуло светом на грудь. Гражданин заблестел на своём балконе и пустился в пляс.
Для начала он просто задвигался влево-вправо, влево-вправо. Темп он взял довольно быстрый. Солнечные зайчики так и отскакивали от его плеч.
Я притаилась у окна за цветочными горшками, чтобы как-нибудь случайно не спугнуть это зрелище.
Танец получался на удивление однообразным. Ни взмахом руки не оживил его гражданин, ни прыжком, ни даже поворотом головы.
Он плясал, держа равнение на солнце.
Мне была видна только верхняя половина его фигуры: нижнюю скрывал балконный экран. И эта верхняя половина смещалась над краем балкона то влево, то вправо с чёткостью механизма и безостановочно, словно её завели ключом.
Время шло, а завод всё не кончался. Мне наскучило смотреть. Но всё-таки я не раз ещё подходила к окну, проверяла – пляшет гражданин или нет. Он продолжал свой странный танец, только понемногу разворачивался, как подсолнух, вслед за уходящим солнцем.
Влево-вправо…
Потом солнце тоже отвлеклось от него, и он исчез.
А на следующее утро пошёл наконец растворяющий зиму дождь.
Уже год почти я наблюдаю за тем балконом. Он пустует. Может, танец был – для весны?
Скоро снова март. Вот бы на этот раз гражданин пораньше сплясал!
Много написано и рассказано о царях и императорах, о великих полководцах и путешественниках, о людях сильных и мужественных. А что делать тем, кого природа не одарила этими качествами – физической силой и мужеством? Я имею в виду женщин. В чем же его сила? Их сила – в красоте!
Красоту люди научились ценить очень давно. К 14 веку до н.э. уж точно, потому что имя “Нефертити” означает: “красавица грядёт”. Нефертити полностью оправдала это гордое имя. Она родилась принцессой и стала женой фараона, Аменхотепа Четвёртого (правда, не единственной). Её муж был настоящим революционером среди фараонов. Сообразив, что жрецы, захватившие слишком большую власть в стране, не дадут ему как следует развернуться, он провозгласил нового бога, Атона, а себя объявил его верховным жрецом. После этого столицу перевели в другой город, Амарну. Аменхотеп стал называться Эхнатоном (“угодным Атону”), да и царице пришлось взять себе новое имя: Нефер-Неферу-Атон (“прекрасны красоты Атона”). Она помогала мужу в его преобразованиях. Когда же оставшиеся не у дел жрецы отравили непредсказуемого фараона и всё сделалось по-старому, Нефертити осталась верна культу Атона, хотя на неё, вероятно, поглядывали косо.
В 20 столетии Нефертити словно родилась заново. В 1912 г. археологи раскопали в Амарне мастерскую ваятеля Тутмеса и обнаружили там портреты царицы. Из них особенно прославился тот, на котором Нефертити изображена в профиль, в высоком головном уборе.
Египетская царица Береника Вторая – кажется, единственная в истории женщина, чья красота увековечена в космических масштабах. Она правила в 3 веке до н.э. и особенно славилась роскошными кудрями, с которыми вышла вот какая история.
Однажды муж Береники Птолемей Второй отправился в военный поход. Царица дала обет пожертвовать своими волосами, если он вернётся с победой. Птолемею повезло. Береника постриглась и принесла волосы в храм Афродиты, покровительницы любви. Наутро кудри из храма пропали. А к царице явился жрец-астроном с сообщением о том, что боги взяли их на небо и превратили в новое созвездие.
То ли эти события совпали, то ли жрец провёл нервную, бессонную ночь в астрономических изысканиях, но только с тех самых пор человечеству известно созвездие Волосы Береники (которую с течением веков переделали в Веронику).
Не стоит думать, будто Древний Рим был настолько обделён красавицами, что лучшим его представителям приходилось заводить романы в Египте. Главная соперница Клеопатры в борьбе за Марка Антония не уступала египетской царице по части внешних данных и была знатна: она приходилась старшей сестрой будущему императору Октавиану, которого усыновил сам Цезарь. Октавия отличалась скромностью и принесла свою личную жизнь в жертву политике.
Когда она овдовела, Октавиан выдал её замуж за Марка Антония, в котором нуждался как в союзнике. Октавия согласилась из чувства долга. Она считала, что её замужество спасёт страну от гражданской войны. Ей совсем не нравился Антоний, скандалист и пьяница, а для него новая жена была слишком правильной. То ли дело Клеопатра! Все же Октавия старалась, как могла, сохранить этот брак и во всём угождала Антонию. Но Клеопатра, более хитрая и артистичная, победила.
После развода Октавия добросовестно воспитывала девятерых детей: двух дочерей и сына от первого мужа, еще двух дочерей от Антония, его детей от предыдущего брака, а впоследствии и двойняшек Антония и Клеопатры. В Риме ее очень уважали.
Древнегреческая красавица, жившая в пятом веке до н.э. Она была уроженкой Милета, но переехала в Афины: судьба связала её с Периклом, правителем этого города-государства. Аспазия была не только хороша собой, но ещё и умна и образованна. К ним с Периклом запросто хаживали в гости знаменитые философы Анаксагор, Сократ и Платон, прославленный скульптор Фидий.
Поскольку Перикл был человеком известным, жизнь Аспазии протекала на виду у всех Афин (где тогда процветала демократия). Это имело свои издержки: их семейные ссоры служили сюжетами для комедий, а враги Перикла однажды привлекли красавицу к уголовной ответственности, обвинив её в безбожии. Периклу с трудом удалось отстоять её на суде. Умирая, он поручил её заботам своего друга, за которого она потом и вышла замуж.
Прекрасная жительница Византии (шестой век). В этой стране так ценилась женская красота, что непривлекательные принцессы уходили в монастырь, не надеясь выйти замуж, а незнатным, но хорошеньким девушкам случалось находить завидных женихов.
Так было с Феодорой. Начав жизнь цирковой танцовщицей, она закончила её на царском троне – подобный трюк под силу далеко не каждому акробату. И всё благодаря внешности: Феодора уж очень приглянулась императору Юстиниану I.
Бывшая актриса была женщиной умной, волевой и обаятельной. Она быстро освоилась во дворце и стала не последней фигурой в политической жизни Византии: сама смещала и назначала чиновников, принимала послов, вела дипломатическую переписку.
(Из повести «Привет, Петровна!»)
Если сказать Петровне, что она волшебница, она сразу начинает шуметь: «Да ты что! Какая я волшебница — обыкновенная пенсионерка. Хожу на рынок, плачу за квартиру, ничем особенным не занимаюсь». Ага! А кто попросил облака потушить дождём пожары в Калифорнии? Кто остановил ураган во Флориде? Кто сделал так, чтобы на Землю не упал тяжеленный метеорит? Она! Точно говорю — мы с ней друзья. А все потому, что Петровна умеет выходить на альфа-уровень. Сама я там ещё не была. Но знаю, что если туда выйти, то можно разговаривать с облаками, птицами, звёздами и вообще, наверное, со всей вселенной.
Петровна любит пироги с капустой. Без пирогов с капустой её в гости просто не зазвать. Такое бывает. У нас есть знакомая, для которой надо готовить картофельное пюре. Ей с юго-запада Москвы к нам на восток добираться два часа — на автобусе, метро и трамвае. Но если она думает о пюре, то дороги не замечает. Очень у нас большой город, проще по телефону дружить.
А Петровна живёт на севере. Раньше она вообще жила на улице Полярной. На севере Москвы, да ещё на Полярной улице! А Петровна радовалась. Не потому, что у неё характер вьюжный. Конечно, когда она расшумится, всех так и сдувает с места, но холоднее-то не становится.
Просто Петровне нравится представлять, будто она — Полярная звезда.
Это такая звезда, которая всегда светит на севере. А если точно знаешь, где север, можно встать лицом в ту сторону, и тогда слева будет запад, справа — восток, а сзади — юг. Иногда это надо — точно знать, где север. Особенно в открытом море, где не у кого спросить дорогу. И особенно если компаса с собой нет. Раньше путешественники дожидались ночи и находили в небе Полярную звезду — путеводную. «Ага!» — говорили они и поворачивали штурвал в правильную сторону.
Конечно, было бы лучше, если бы они находили в небе Петровну. Я — за! Так и вижу, как она стоит слева от созвездия Кассиопеи в своих белоснежных кроссовках, у которых шнурки завязаны морскими узлами, и машет:
— Сюда, сюда! Север тут!
А я бы летом, в августе, когда раньше темнеет, приезжала на дачу, выходила перед сном за калитку, сразу поворачивала направо, потом поднимала бы голову — и вот она, Петровна! И я бы шла с фонариком по улице, точно на север, до самого забора, который огораживает наши садовые участки, а в небе передо мной плыла бы Петровна, тянула за собой двух Медведиц, Большую и Малую. И мы бы кричали друг другу на весь космос:
— Что? Да! Вижу, вижу! А? Хорошо, у нас всё хорошо!
Хотя, с другой стороны, тогда Петровне некогда было бы жить в Москве, ходить к нам на пироги с капустой.
Петровна меня старше. На столько старше, что я с ней на «вы», а она со мной — на «ты». Но всё равно мы друзья. Она у нас друг семьи.
Это мы между собой зовем её Петровной. Я придумала! Скажешь: «Петровна» — и всё понятно.
Мне раньше казалось, что это у неё игра — в Полярную звезду. А она-то, и правда, путеводная! Но это не всегда заметно, а только если не знаешь, как быть. Так вот смотришь в окно — тополь растёт, на нём ворона сидит… а всё равно как будто в открытом море без компаса. И это очень странно. Потом поговоришь с Петровной — и ты уже не заблудилась.
И я решила: Петровна у нас будет дневной Полярной звездой, а та, что на небе, в созвездии Малой Медведицы, — ночной.
По-моему, путешественникам так намного спокойнее.
Правда, не очень-то её найдешь — у неё всё время занят телефон.
Сто-олько заблудившихся — с ума сойти!
А я думала, такое только со мной бывает!
У Петровны на спине много родинок. Из-за этого ей нельзя загорать: говорят, солнечный свет родинкам вреден. Но зато они расположены точно так, как звёзды в созвездии Большой Медведицы.
Большая Медведица и Орион — любимые Петровнины созвездия. Семь ярких звёзд в «песочных часах» Ориона, семь ярких звёзд в «ковше» Большой Медведицы, и семь родинок — на спине у Петровны.
Ясными ночами в небе у неё за окном стоит Орион. В это же время на севере, с другой стороны дома сияет Большая Медведица. Петровне её не видно, потому что окно выходит на юг. Но это ничего, Большая Медведица у неё всегда с собой. Если встать у окна лицом на юг, к Ориону, то спина с Большой Медведицей из родинок развернётся точно на север. Она — как вторая половина звёздного неба.
Стоит Петровна у окна, большая, как медведица, смотрит в ночь и мечтает когда-нибудь найти человека, у которого родинки на спине расположены так же, как звёзды в созвездии Ориона. Чтобы встать лицом друг к другу и вдвоём образовать целый космос. Вот было бы здорово!
Только как его найдёшь — ведь ему тоже, наверное, нельзя загорать.
Некоторые грустят в пасмурную погоду, а я – нет. Я смотрю на тучи, и повторяю про себя: «Талабенец, Талабенец!»
Та-ла-бенец! Словно звучат одновременно колокольчик и бубенец. Или перекатывается во рту карамелька. Талабенец – остров на Псковском озере. Только нет на Талабенце музыки, и некому наслаждаться карамельками – он необитаем. Люди там давно не живут.
Со стороны остров похож, пожалуй, на смятую подушку, из которой торчит, как перо, вышка МТС. Но набита эта «подушка» не перьями, а песком, и обложена большими валунами. Нежатся на ней речные чайки. Большие, как индюки, они греются в песчаных складках, дремлют на валунах с одной стороны Талабенца. А с другой подплывают к нему иногда коровы с соседнего острова пощипать травы, короткой и сухой.
Больше там ничего и нет. По-моему, всё, что легче коровы, с Талабенца попросту сносит ветром. Это он здесь настоящий хозяин, он мнёт «подушку» Талабенца. Ветру, когда он встаёт над Псковским озером, по силам, наверное, и вовсе сдуть остров с места, подхватить и унести куда-нибудь – хоть на край света. Но Талабенцу не дадут улететь. По обе стороны от него – братья, острова побольше. Каждый из них тянет к Талабенцу руку – длинную песчаную косу. Когда озеро мелеет, видно, что косы достают до самого Талабенца, будто держат его. А может, и не руки это вовсе, а корневища, из которых острова когда-то проросли.
Называется песчаная коса – ксуд. Большой ксуд и малый. Это мне сказали рыбаки, соседи Талабенца. Их слово «Талабенец» в пасмурную погоду не веселит.
Поставить бы на острове щит, написать на нем: «Москва».
Вдруг поможет?