(Из книги «Вафельное сердце»)
Перевод с норвежского Ольги Дробот
«Вафельное сердце» – первая книга молодой норвежской писательницы Марии Парр, получила в Нидерландах премию «Серебряный грифель». Это забавный, увлекательный и нежный рассказ о жизни двух маленьких жителей бухты Щепки-Матильды – девятилетнего Трилле, от лица которого ведётся повествование, и его одноклассницы и соседки Лены.
…Проект – обычно строительство чего-нибудь большого и трудного. Что строить, всегда решает мама. В этом году ей захотелось, чтобы вокруг площадки перед домом была каменная стенка. Лена ужасно обрадовалась. Она очень любит балансировать на чём-нибудь.
– Стенка должна быть высокая и узкая, – распорядилась она.
Папа крякнул. Он стоял и разбирал камни. Он почему-то не любит проектов. Летом ему больше нравится пить кофе на лужайке. Мы совсем недолго постояли, глядя, как он кладёт стенку, но папа попросил нас отойти далеко-далеко и играть там.
– А у тебя папы нет? – спросил я быстро-быстро, одним выдохом, когда мы промчались через наш сад и прибежали в Ленин, к Лениной каменной стене.
– Есть, конечно, – ответила Лена.
Она вытянула руки в стороны и шла по стенке задом наперёд. Я смотрел на её старенькие разбитые кроссовки, они уходили всё дальше и дальше.
– А где он?
Этого Лена не знала. Он сбежал ещё до её рождения.
– Сбежал? – переспросил я в ужасе.
– Ты что, плохо слышишь?
Лена смотрела на меня сердито.
– А кстати говоря – для чего человеку вообще папа?
Я не нашёлся, что ответить. И правда, какая от пап польза?
– Они могут что-нибудь построить. Стенку, например.
Стенка у Лены уже есть.
– Ещё они могут… ну…
Я никогда раньше не задумывался, для чего нужны папы. В поисках какой-нибудь идеи я привстал на цыпочки и заглянул за изгородь. Папа с очень красным лицом костерил на чём свет дурацкий проект. Сходу и не сообразишь, на что он мне.
– Папы – они едят варёную капусту, – сказал я наконец.
И я, и Лена ненавидим варёную капусту. Она на вкус как водоросли. Но, к несчастью, у нас в Щепки-Матильды огромное капустное поле. Поэтому и моя мама, и Ленина стоят на том, что капусту надо есть обязательно, это очень полезно. А папа ничего такого не говорит. Он доедает за мной капусту. Надо только перекинуть зелёные тряпки к нему на тарелку, когда мама отвернётся.
Насколько я понял, Лену моё сообщение, что папы едят капусту, заинтересовало. Со стены ей было отлично видно моего папу, занятого проектом. Лена поджала одну ногу и долго его рассматривала.
– Хм, – сказала она в конце концов и спрыгнула на землю.
Попозже днём мы пошли в магазин, чтобы купить всё, что забыл купить Магнус . В магазине работает Ленина мама. Когда мы пришли, она пересчитывала товар.
– Привет! – сказала она.
– Привет! – ответил я.
А Лена только рукой помахала.
Выйдя из магазина, мы стали читать объявления на двери. Мы так всегда делаем. Сегодня кто-то повесил большущее объявление. Мы наклонились поближе.
«В хорошие руки возьмём щенка.
Можно беспородного.
Обязательное условие: должен быть чистоплотным».
Лена перечитала бумажку несколько раз.
– Ты хочешь собаку? – спросил я.
– Нет, папу.
Магнус как-то рассказывал нам с Леной про объявления о знакомствах. Если человеку нужен жених или невеста, он публикует в газете такое объявление. Оказывается, Лена думала об этом в связи с папой, нельзя ли дать про него объявление. Но с газетами что плохо – никогда не знаешь, кто их читает. И можно нарваться на кого угодно – на бандита или даже на директора школы. Конечно, повесить объявление на нашем магазине, где мы знаем всех покупателей, гораздо безопаснее.
– Трилле, пиши ты, у тебя красивый почерк, – сказала Лена, выходя из магазина с бумагой и ручкой.
Одна косичка у неё расплелась, но в остальном вид был очень боевой и решительный.
Мне её затея представлялась сомнительной.
– Что писать? – спросил я.
Лена легла на деревянный столик рядом с магазином и стала думать. Она думала так сильно, что даже мне было слышно.
– Пиши, – скомандовала она. – «В хорошие руки возьмём папу».
Я вздохнул.
– Лена, ты думаешь…
– Пиши!
Я пожал плечами и написал.
Потом Лена замолчала, для её непоседливости – очень надолго. Наконец она прокашлялась и продиктовала громко и четко: «Обязательное условие: должен быть хорошим и любить варёную капусту, но возможны варианты, если только он хороший и может доесть варёную капусту».
Я нахмурился. Очень странное объявление.
– Лена, ты уверена, что надо писать про капусту?
Нет, этого Лена не знала. Главное, чтобы был хороший.
В конце концов, получилось такое объявление:
«В хорошие руки возьмём папу.
Обязательное условие: должен быть очень хорошим.
И любить детей».
На самом верху она написала свое имя и телефон, а потом мы приклеили наше объявление прямо под объявлением про щенка.
– Ты сошла с ума! – сказал я Лене.
– Вовсе нет, просто я хочу ускорить события, – ответила Лена.
И это ей удалось. Не прошло и получаса с тех пор, как мы вернулись к Лене домой, как зазвонил телефон. Мне кажется, Лена как-то не успела спокойно подумать над тем, что мы затеяли. А теперь поняла. Телефон звонил и звонил.
– Брать не будешь? – прошептал я наконец.
Она встала и через силу подняла трубку.
– Алло?
Голос у Лены был тоньше нитки. Я прижался ухом к трубке с другой стороны.
– Приветик. Меня зовут Вера Юхансен. Это ты повесила объявление на магазине?
Лена вытаращила на меня глаза, прокашлялась и сказала:
– Да…
– Отлично! Тогда у меня есть интересный вариант. Он еще шалопай, конечно, но представляешь, он уже две недели ни разу не писал в доме!
Челюсть у Лены отвалилась приблизительно до пупка.
– Он писает на улице? – спросила она в ужасе.
– Представляешь, какой молодец!
Вера Юхансен была страшно этим горда. Совсем сумасшедшая. Папа, который не может писать дома!
Лена изменилась в лице. Но потом решила, что надо всё-таки держать себя в руках. Прокашлялась и спросила очень светски, ест ли он варёную капусту.
На том конце трубки стало тихо.
– Нет, капусты я ему не давала. А твоя мама дома? Её ведь это тоже касается, да?
Лена осела на пол.
Напоследок Вера Юхансен сказала, что заедет в пять с ним вместе. Когда увидишь своими глазами, легче решать.
Положив трубку, Лена долго сидела и смотрела перед собой.
– Трилле, твой папа писает на улице?
– Очень редко.
Лена легла на живот и стала биться головой о пол.
– Ой-ой-ой, что скажет мама?
Это мы узнали быстро, потому что тут же с шумом распахнулась дверь, и в дом влетела Ленина мама с пунцовыми щеками и объявлением в руке. Они вообще очень с Леной похожи.
– Лена Лид! Что это такое?
Лена молчала, распластавшись на полу.
– Отвечай! Ты с ума сошла?
Я понял, что Лена забыла ответ.
– Она хотела ускорить события, – подсказал я.
Мама Лены, к счастью, привыкла быть мамой Лены, поэтому такие происшествия не выбивают её из колеи. Я посмотрел на неё и подумал, что наверняка многие хотят на ней жениться. У неё серьга серебряная в носу.
– Я никогда больше не буду так делать, – сказала Лена снизу.
Мама села рядом с ней. У них это в доме запросто, сидеть на полу.
– Хорошо ещё, я сорвала бумажку прежде, чем кто-нибудь её прочитал, – со смехом сказала мама Лены.
Я понял, что снова должен вмешаться.
– Вера Юхансен привезёт нам одного в пять часов.
Мама Лены звонила Вере Юхансен семнадцать раз. Трубку никто не брал. А время шло. Без пятнадцати пять мы все трое сели за стол и стали ждать. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, деление за делением.
– Вы меня разыгрываете, – сказала мама Лены.
И тут позвонили в дверь.
На пороге стояла Вера Юхансен: улыбка, красная рубашка, голова наклонена к плечу. Мы стали заглядывать ей за спину. Папы никто из нас не заметил, но как знать – может, писает за углом.
– Здравствуйте, – сказала мама Лены.
– Здравствуйте, здравствуйте! – загремела Вера Юхансен. – Ну что, ждёте не дождётесь посмотреть, кого я вам привезла?
Мама Лены попробовала улыбнуться. Не вышло.
– Мы пе-ре-ду-ма-ли! – закричала Лена.
Но эта Вера Юхансен уже сбежала с крыльца и неслась к своей машине. Есть такие дамы, которых невозможно остановить.
Но и Лену унять нельзя. Она выскочила на лестницу и побежала к машине, обгоняя Веру Юхансен.
– Он нам не нужен! Мы хотим, чтоб он писал в доме!
И когда она это прокричала, мы услышали писк из машины, и в окне показалась щенячья голова.
– Собака? – шепнула Лена.
Вера Юхансен сдвинула брови.
– А кто же ещё? Ты разве не собаку хотела?
Лена ловила ртом воздух.
– Нет. Я хотела…
– Шиншиллу! – крикнула ее мама от двери.
Щенок Веры Юхансен был гораздо симпатичнее любой шиншиллы. Лена очень хотела его оставить, но всему есть предел, сказала её мама.
Потом Ленина мама долго-долго возилась с мотоциклом, чтобы успокоиться. Мы с Леной сидели на стиральной машине и наблюдали за ней. Время от времени она просила подать ей инструмент. А в остальном было тихо.
– Лена, это ведь не просто так – взял и повесил объявление, – наконец сказала мама. – Ты хоть подумала, кто нам мог достаться?
Я перебрал в уме всех молодых людей, которые ходят в магазин.
– К тому же у нас нет места ни для какого папы, – донеслось из-под мотоцикла.
С этим Лена не согласилась. Можно ведь разобрать подвал.
– И у нас и так достаточно мужчин, – продолжали из-под мотоцикла. – Трилле, например.
Ничего глупее Лена давно не слыхала.
– Трилле не мужчина!
– А кто же я? – поинтересовался я.
– Ты сосед!
Вот оно что, подумал я. Нет бы ей сказать, что я её лучший друг.
Две другие главы читайте в номерах 94 и 93 Кукумбера. Книга «Вафельное сердце» выходила в издательстве «Самокат».
(Из книги «Вафельное сердце»1)
Перевод с норвежского Ольги Дробот
Дед возился со своими сетями под балконом.
— Да, весна пришла. Правда, сегодня будет буря, похоже, — сказал дед и прищурился, вглядываясь во фьорд.
На том берегу всё было черным-черно. До чего же странно стоять в Щепки-Матильды в прекрасный солнечный день и видеть, что где-то идёт дождь!
Но довольно быстро погода нахмурилась и у нас. Мы спрятались в дом и до вечера ничем не занимались. Когда мы ложились спать, снаружи уже громыхало, и сверкали молнии. Я долго лежал и вслушивался в непогоду. Мне нестерпимо хотелось прокрасться в комнату Лены и забрать моего Иисуса. Разве это честно: ей с моей картиной там не страшно, а я тут умираю от страха? Но тут загрохотало так сильно, что я не улежал. Я вылез из кровати и решил пойти к маме с папой. Просто чтобы спросить, нормально ли, чтобы гремело так сильно.
В коридоре я встретил Лену.
— Боишься? — быстро спросила она, когда я вышел из своей комнаты.
Я пожал плечами.
— А ты?
Лена помотала головой. И тут я всерьёз рассердился. Мало того, что она не отдаёт мне моего Иисуса, так ещё и врёт!
— Ещё как боишься! Иначе почему ты в коридоре? — спросил я.
Лена сложила руки крестом на груди:
— Я шла на улицу.
— На улицу?
— Ну да. Я решила спать сегодня на балконе, чтобы вдоволь послушать эти раскаты.
У меня затряслись поджилки, но, прежде чем дрожь дошла до коленок, я сказал:
— Я с тобой!
Ой, как же мне было страшно! И хотя Ленино лицо было совершенно бесстрастно, я видел, что ей тоже страшно, даже ей. То-то же.
Гром грохотал так, что качался балкон. Мы вымокли до нитки в несколько минут, хотя сидели в спальниках под крышей. По небу то и дело пробегал зигзагом огненный сполох, и делалось светло как днём. Дождь лил, хлестал, бил и струился, было мерзко и жутко. Я никогда ещё не переживал такой сильной грозы. Каждый следующий разрыв был ещё сильнее предыдущего. В конце концов я закрыл руками уши и зажмурился; мне было так страшно, что я перестал различать, где верх, где низ.
Лена сидела рядом, как деревянная дева на носу пиратского галеона. Только губы сжаты в полоску. И вдруг я понял, что сейчас ей очень не хватает её мамы. Я опустил руки. И как раз открывал рот, чтобы сказать что-нибудь, когда одновременно ударили молния и гром. Вокруг всё загремело и засверкало, мы с Леной придвинулись вплотную друг к дружке и зарылись носами в спальники.
— Лена, мы психи! — закричал я. — Пойдём в дом!
— Трилле, горит старая конюшня!
Я выпутался из спальника и заставил себя подняться. Конюшня горела!
— Юнова кляча! — крикнул я и помчался к конюшне.
Я услышал, как за спиной Лена завопила что-то на весь дом, как только она умеет вопить. А потом она заорала мне вслед:
— Трилле, не смей заходить туда!
Но я её не слышал. Сверкала молния, хлестал ливень, горела конюшня, а внутри неё стояла Юнова кляча. Я должен вывести её наружу.
Горела пока только крыша. Я рванул на себя дверь. Внутри всё заволокло дымом, но я знал, где она стоит.
— Привет-привет, — сказал я и потрепал клячу по гриве. — Пойдём, лошадка моя, пойдём.
Но она не двигалась с места. Стояла как пришитая. Я манил, нашёптывал, тянул, толкал — всё без толку. Юнова кляча не шевелилась. Можно было подумать, что она решила умереть в огне. Неужели она не понимает, что надо бежать отсюда? Я заплакал.
— Давай же, пошли! — кричал я и тянул её за гриву.
Лошадь взбрыкивала, но не двигалась с места. Тем временем стало трудно дышать, и я понимал, что ещё секунда — и мной овладеет паника.
И тут появилась Лена. Из клубов серого дыма. Она схватила меня за руку и потянула прочь, точно как я тянул заупрямившуюся лошадь.
— Кляча! — только и сумел я сказать.
— Трилле, пошёл вон! Крыша сейчас рухнет! — У Лены был сердитый голос.
— Лошадь! Она не хочет идти, — заплакал я, упираясь как Юнова кляча.
Тогда Лена выпустила мою руку.
— Эта кляча глупее коровы, — сказала она, подошла вплотную к лошади и прижалась губами к её уху.
Минуту Лена стояла тихо, кругом трещало и хрустело.
— Му-у! — замычала вдруг Лена.
И Юнова кляча рванула с места и понеслась вон из конюшни с такой скоростью, что сшибла меня с ног.
Лена чуть не закипела от злости, увидев, что я упал.
— Трилле! — заорала Лена, отскакивая, потому что в это время с крыши упала горящая балка. — Трилле! — снова крикнула она.
Я не мог ничего ответить. Я чувствовал себя точно как Юнова кляча — меня парализовало от страха. Горящая балка лежала между мной и дверью.
Тут до меня добралась Лена. Она перепрыгнула через огонь, как маленькая кенгуру. Своими худыми пальцами она сжала мою руку. А потом отшвырнула меня к дверям. По-моему, она меня подняла и бросила. Я дополз до дверей. Последнее, что я помню, — это что щека касается мокрой травы и сильные руки вытягивают всего меня из конюшни.
Вся моя семья толпилась под дождём, все кричали и метались.
— Лена, — прошептал я, нигде её не видя.
Меня крепко держала мама.
— Лена осталась в конюшне! — завопил я, вырываясь из маминых рук. Но она не выпустила меня. Я дрался, орал и кусался, но не сумел справиться с ней. Обессилев, я уставился в открытую дверь. Там внутри осталась Лена! Она сейчас сгорит…
Тут из пламени шатаясь вышел дед с каким-то тюком на руках. Он без сил опустился на колени и положил Лену на траву.
Больницы. Я их не люблю. Но в них людей лечат и делают здоровыми. И вот я стою здесь один перед белой дверью, я пришёл навестить больного.
Я постучался. Под мышкой у меня был кулёк из-под карамелек. Внутрь я набил весь свой запас молочных шоколадок.
— Входите! — грохнуло мне навстречу громче смешанного хора.
Лена сидела в кровати и читала комиксы про Дональда Дака. У неё была белая повязка на обритой голове. Огнём ей опалило волосы. И она надышалась дымом. А в остальном всё с ней было неплохо. Всё обошлось. И вообще — видеть её живой было такое счастье!
— Привет! — сказал я и протянул ей кулек.
Лена наморщила нос, и я поспешил сказать, что внутри шоколадки.
— А клубничного варенья хочешь? — спросила она.
Спрашиваете! У Лены оказался целый склад баночек клубничного варенья. Ей приносят столько, сколько она попросит, объяснила Лена.
Пока мы закусывали шоколадом с вареньем, я расспрашивал Лену, болит ли у неё голова, как самочувствие и всё такое, о чём разговаривают с больными. Голова болела не сильно. Лена хотела поскорее домой. Но в больнице говорили, что ей нужно полежать у них ещё день или два, что они хотят понаблюдать за ней.
— Это правильно, наверно, — сказал я, понимая врачей.
Над её кроватью висел мой Иисус.
— Лена, — пробормотал я.
— Чего?
— Спасибо, что спасла меня.
Она не ответила.
— Это очень храбрый поступок.
— Да ладно, — сказала Лена, отвернувшись. — Пришлось.
Ну как сказать — пришлось, подумал я, но прежде чем мои мысли двинулись дальше, Лена сказала:
— Я ж не хотела, чтоб мой лучший друг сгорел там с концами.
После этого я долго не мог сказать ничего.
— Лучший друг… — пробормотал я наконец. — Лена, а я твой лучший друг?
Лена посмотрела на меня, будто это я здесь больной.
— Ну конечно, ты! А кто, по-твоему? Кая-Томми?
Как будто большой камень упал откуда-то сверху в низ живота. У меня есть лучший друг!
Лена сидела себе на кровати, лысая с забинтованной головой, и вылизывала уже следующую баночку из-под клубничного варенья. Она не подозревала, как она только что меня осчастливила!
— Мне кажется, что с этого дня коленки у меня будут дрожать гораздо реже! — сказал я и улыбнулся.
1 Книга «Вафельное сердце» норвежской писательницы Марии Парр получила в Нидерландах
премию «Серебряный грифель». Две другие главы читайте в номерах 91 и 93 Кукумбера. Книга выходила в издательстве «Самокат».
(Из книги «Вафельное сердце»)
Перевод с норвежского Ольги Дробот
«Вафельное сердце» — это забавный, увлекательный и нежный рассказ о жизни двух маленьких жителей бухты Щепки-Матильды – девятилетнего Трилле и его подруги Лены.
(Печатается с сокращениями)
…Однажды, только мы примчались из школы и зашвырнули ранцы под балкон, дед спросил, не хотим ли мы снова сгонять на Холмы к Юну-с-горы. Снег уже стаял, так что катиться придётся не на санках, а на велосипеде.
Оказалось, что подниматься на велосипеде с мотором системы «крути педаль» так же утомительно, как тащить наверх санки с Леной. Дед выжимал из своего мопеда последнюю скорость и поддразнивал нас, пытавшихся за ним угнаться.
С того дня мы с Леной стали звать Юна-с-горы иначе: Юн-в-гору.
В молодости Юн-в-гору был моряком и в сражении потерял один глаз. С тех пор он ходит с чёрной пиратской повязкой.
— Я вижу только половину жизни, и отдельное спасибо Господу за это, — любит он повторять.
Из-за этой повязки многие дети Юна-в-гору боятся, но мы с Леной оба знаем, что он не страшный. Наоборот, в нём много хорошего, например, Юнова кляча — его лошадь. Летом она стоит на опушке леса и жуёт, а зимой стоит в конюшне и жуёт.
— Эта лошадь до того умная, что она ржёт стихами, по-моему, — говорит про неё дед.
Когда мы наконец взобрались на Холмы, дед с Юном сели пить на крылечке кофе, а мы с Леной побежали в конюшню.
— Скучная какая-то эта кляча, — сказала Лена и наклонила голову набок.
— Она умная, — в полутьме ответил я.
— А ты откуда знаешь? Ты понимаешь ржание?
Ржать я не умел, а что кляча умная — знал. Но Лену разве так убедишь?
Мы долго торчали у Юновой клячи. Мы её гладили и болтали с ней, Лена угостила её конфетой. Я сказал себе, что это самая лучшая лошадь в мире.
— Она съела конфету, — рассказал я деду, когда мы вернулись к ним с Юном.
— Тогда это последняя конфета в её жизни, — сказал дед, застёгивая шлем и садясь на мопед.
— Почему последняя? — удивился я, но дед уже поехал и не услышал вопроса.
Когда мы доехали до дома, и дед наконец остановился, я бросился к нему, схватил за руку и снова спросил:
— Почему конфета последняя?
Дед сначала юлил, но потом рассказал, что Юн-в-гору стал таким старым, что его забирают в дом престарелых, но Юнову клячу никто не хочет брать, потому что она тоже очень старая.
— Становиться старым вообще вещь поганая, — сердито буркнул дед и хлопнул своей дверью у меня перед носом.
— И что же с Юновой клячей будет? — крикнул я в запертую дверь.
Дед не ответил. Он заперся у себя, сидел там и злился на то, что и лошади, и дедушки стареют. Зато мне ответила Лена. Громко и ясно.
— Нет домов для престарелых лошадей. Поэтому её отправят на бойню.
Я вытаращился на Лену.
А потом как заору:
— Они не имеют права! — с такой силой, как Лена обычно кричит.
Я так и сказал маме. Я был весь зарёванный и сказал ей, что они не имеют права отправлять на бойню таких умнейших лошадей, как Юнова кляча. И папе я тоже крикнул, что они не имеют права.
— Не имеют права, — серьёзно откликнулась Крёлле.
— Трилле, милый, мы каждый год посылаем овец на бойню, и ты никогда так не расстраивался, — сказала мама и вытерла мне слёзы.
— Юнова кляча не овца! — завопил я.
Нет, они ничего не понимают!
На следующий день я не мог думать ни о чём, кроме Юновой клячи, тихой смирной лошади, никому не сделавшей зла, но всё равно обречённой на смерть. На математике я понял, что сейчас заплачу. Только этого не хватало! Я покосился на Лену. Она смотрела в окно. Как она сказала — нет домов для престарелых лошадей? Я встал так стремительно, что опрокинул стул.
— Эллисив, нам с Леной нужно немедленно уйти до конца уроков, — сказал я нервно.
Лена понятия не имела, что я затеял. Но без колебаний решительно сунула учебник математики в ранец и добавила с глубокой серьёзностью на лице:
— Речь идёт о жизни и смерти!
И пока Эллисив и остальные таращились на нас, от изумления открыв рты, мы с Леной выскочили из класса в обнимку с незастегнутыми ранцами.
— У тебя что-нибудь горит? — прохрипела Лена, когда мы добежали до леса у нашего дома.
— Мы откроем дом для престарелых лошадей! — крикнул я в азарте.
Лена остановилась на бегу. Не считая птичьих трелей и нашего сбившегося дыхания, в лесу было тихо. Я в тревоге посмотрел на Лену. Неужели ей не понравилась моя идея? Но тут раздался победный вопль:
— Трилле, вот здорово, что ты додумался до этого как раз на математике!!!
Дома был один только дед. Это нам повезло. Особенно потому, что в этом деле мы могли рассчитывать на одного только деда. Я присел рядом с ним под балконом.
— Юнова кляча может жить у нас в старой конюшне. Представь, как обрадуется Юн, что ему не нужно посылать её на бойню! Я буду косить траву, сушить и ворошить сено, и убирать за ней, и кормить, а Лена мне поможет. Ведь правда, Лена?
Она неопределённо дёрнула плечом. Конечно, она всегда поможет немного в уходе за старой клячей. Я понял, что Лена радовалась из-за математики.
— Дед, и ты ведь тоже можешь помочь мне иногда? — спросил я тонким голосом, не решаясь даже посмотреть на деда. Дед растирал колено загорелыми старческими руками и задумчиво смотрел на море.
— Ты, например, можешь быть взрослым, у которого мы спросили разрешения, — сказал я ещё более тонким голосом.
Как же трудно просить о таком! Я чувствовал, что слёзы польются вот-вот, и старался сдержать их. Дед посмотрел на меня долгим взглядом.
— А почему нет? Неужели дружище Трилле и соседская кнопка1 не справятся с одной старой лошадью? — сказал он в конце концов.
В этот раз мы просто должны ехать в ящике его мопеда, сказал дед. По двум причинам. Во-первых, нам надо доехать до Холмов раньше, чем перевозчик с бойни увезёт Юнову клячу. Во-вторых, нам надо доехать до Холмов раньше, чем дед успеет ещё раз подумать.
— Потому что я, похоже, выжил из ума!
Мы резко затормозили во дворе перед домом Юна-в-гору. Там уже стояла одна машина. Это была машина Веры Юхансен. Она племянница Юна. Теперь она энергично помогала ему сложить вещи и убрать всё, чтобы ехать в дом престарелых. Сам Юн-в-гору сидел на стуле и имел потерянный вид. Дед сунул руки в карманы комбинезона и молча поприветствовал своего лучшего друга.
— Дружище Трилле хотел спросить тебя кое о чём, — сказал дед и вытолкнул меня вперёд.
— Я вот тут подумал… Нельзя ли мне взять твою лошадь, мы с Леной и дедом собираемся открыть дом для престарелых лошадей…
Стало звеняще тихо, я едва осмелился взглянуть на Юна. Он быстро протёр здоровый глаз.
— Храни тебя Бог, мой мальчик, — сказал он, — но лошадка моя уплыла на пароме двадцать минут назад.
Стоя перед Юном-в-гору и глядя в его единственный печальный глаз, я думал, что больше никогда, никогда не смогу радоваться. Это было точно как в тот день, когда от меня уехала Лена. Та самая Лена, которая теперь сердито дёрнула меня за куртку:
— Э-эй, так мы открываем лошадиный приют или что? Прикончить лошадь — это, наверно, не минутное дело, да?
И она бросилась к мопеду. Нам с дедом осталось только её догонять.
Пока дед заводил мопед, на крыльцо вышел Юн-в-гору. Он махал нам, и на лице его отражалось много разных чувств.
— Давай, дед, — крикнул я. — Гони!
И дед погнал. Я наконец-то понял, почему мама не разрешает ему возить нас в ящике мопеда. Когда он запрыгал по кочкам под горку, даже у Лены стало испуганное выражение лица. Мы ехали так быстро, и нас так ужасно трясло, что я три раза прикусил язык. И всё-таки мы опоздали.
— Давай же! Паром отошёл! — завопил я.
— Сейчас же поворачивай обратно, дурацкий паром! — подхватила Лена.
Мы выпрыгнули из ящика и стали отчаянно махать руками.
Капитан заметил нас и увидел, наверно, что дед тоже немного махал, потому что он вернул паром к причалу. Паром пришвартовался со стуком, и матрос Биргер впустил нас на борт. У папы2 был перерыв на обед, так что его нигде не было видно.
— Если можно, не говори пока папе, что мы на борту, — попросил я матроса Биргера.
— Почему? — спросил он.
— Это немножко секрет, — ответила Лена. — У него сегодня день рождения.
Матрос Биргер посмотрел на деда, тот кивнул авторитетно.
— Да, вы уж поласковей сегодня с моим мальчиком, ему исполняется сорок четыре, — и дед так хлопнул Биргера по спине, что билетная сумка звякнула всеми замками.
Я смотрел на деда и Лену в ужасе. У папы не было сегодня дня рождения!
— Дружище Трилле, знаешь, приврать иногда даже полезно, — сказал дед. — И папе только лучше: возможно, Биргер спроворит ему и торт, и подарок.
По-моему, никогда ещё дорога до города не занимала столько времени. Я торчал у борта, но мы не приближались ни на сантиметр, по-моему. Зато Юнова кляча с каждой секундой всё ближе подъезжала к воротам бойни.
— Мы никогда не доедем, — сказал я. — Вот так бы прыгнул за борт и поплыл.
— Пока ты будешь болтаться посреди фьорда без жилета, мы точно опоздаем, — фыркнула Лена.
Дед смотрел на часы.
Когда мы наконец причалили в городе, дед ещё удвоил скорость против прежнего, но нас с Леной он закрыл одеялом, чтобы никто нас не увидел, и прежде всего полиция. Я лежал и думал, сколько всего строго-настрого запрещённого мы сегодня сделали: прогуляли уроки, наврали матросу Биргеру, без разрешения организовали дом для престарелых лошадей и носимся в ящике мопеда и по Холмам, и по городу. Ужас! Но тут у меня перед глазами встала Юнова кляча. Боженька, милый, сделай так, чтоб мы успели!
— Ждите меня здесь, — строго сказал дед.
Он ушёл внутрь в своём комбинезоне и деревянных башмаках, а мы с Леной остались посреди огромной парковки. Так вот куда мы посылаем овец по осени, тяжело думал я, и у меня неприятно сводило живот. Туда, где мы стояли, не доносилось ни звука.
— Наверно, её уже превратили в конскую колбасу, — мрачно сказала Лена. — Сейчас перец добавляют.
— Помолчи! — рассердился я.
Ведь Юнова кляча приехала сюда на целый час раньше нас. Наверняка её уже нет в живых. И чего дед там торчит? Боится выйти и сказать мне это?
Я старался не плакать, но слёзы текли всё равно. Лена делала вид, что не замечает этого, и ковыряла ботинком асфальт.
Но в конце концов дверь открылась, и вышел дед — без Юновой клячи.
— Нет! — закричал я.
— Успокойся, дружище Трилле, я не мог вывести её через дирекцию, пойдём заберём её с другого входа.
Так что мы всё-таки успели, хотя и в последнюю секунду, признался потом дед. И вот я внезапно обзавёлся собственной лошадью и стою с ней посреди огромной парковки. Господи, каким же счастливым можно иногда быть!
Мы прошли через весь город процессией в таком составе: впереди дед на мопеде, потом я с лошадью на верёвке, и замыкающей — Лена, громогласно извещавшая нас каждый раз, как Юнова кляча примерялась сделать свои дела. Но свершилось это только на причале. Мы пристроились за чёрным «Мерседесом»: сначала дед на мопеде, потом я с лошадью и наконец Лена.
— Она такую гору навалила — ни проехать, ни пройти! — восторженно закричала Лена.
Пассажиры смотрели на нас с недоумением, и я радовался, что у меня такая смирная и разумная лошадь, которая тихо стоит в общей очереди, не привлекая к себе лишнего внимания.
Но без лишнего внимания всё же не обошлось, потому что обеденный перерыв у папы как раз закончился. Он стоял у входа, когда паром причаливал. Увидев нас, он разинул рот так широко, что я разглядел зубы мудрости. Он был так потрясён, что забыл дать знак «Мерседесу» и другим машинам заезжать на борт. Но они поехали без его сигнала, и мы двинулись со всеми вместе, постепенно приближаясь к папе, который стоял посреди машинной палубы, а из кармана у него торчала бумажная именинная корона. Сначала мимо него прошуршал «Мерседес», потом чихающий мопед деда, потом мы с моей клячей тихо ступили на борт, причём я даже не поднял на папу глаз, и последней вошла Лена с неясной улыбкой. Она любит разные заварухи.
Чтобы собраться с мыслями, папа сначала взял деньги за проезд с «Мерседеса». Потом подошёл к деду на мопеде. Папа был красного цвета и собирался, похоже, произнести небольшую речь. Но дед слез с мопеда, вытащил бумажник и сказал:
— Один пенсионер, два ребёнка и одна лошадь, пожалуйста.
— И поздравляем с днём рождения! — добавила Лена.
В этот вечер папа сказал, что мы его доведём когда-нибудь, и тогда ему придется досрочно выходить на пенсию. И ничего страшного, успокоила его Лена, мы всегда примем его в наш дом престарелых. Хотя он прежде всего для лошадей, конечно.
1 Так дедушка называет Лену.
2 Папа Трилле работает на пароме.
Две другие главы читайте в номерах 94 и 91 Кукумбера. Книга «Вафельное сердце» выходила в издательстве «Самокат».