С вечера мама приготовила Тане одежду, аккуратно сложила штаны, носки и майку на стуле, а на спинку повесила джинсовую курточку.

— Зачем? – спросила Таня. – Жарко же.

— Это днём жарко, а утром очень даже свежо, – проговорила мама, не глядя на Таню, взвешивая в руках две пары туфель, видимо, решая, какие взять с собой.

– А там утром будет жарко?

– Будет, – ответила мама, выбрав белые с красным бантиком.

В кровать Таня отправилась, как на праздник: ещё бы, ведь рано-рано мама её разбудит, и они поедут на юг, вернее, сначала они поедут на вокзал, а оттуда уже на поезде поедут к морю.

Море… Таня уже ездила туда, но тогда была совсем маленькая и помнила только, что ей всё было нельзя: есть мороженное, кататься с высоких горок и фотографироваться с обезянкой. Она слышала, как мама ходит из комнаты в кухню и обратно, как она шуршит пакетами и тихо переговаривается с папой. Таня из всех сил старалась заснуть, чтобы утро наступило как можно быстрее.

Утром мама еле разбудила её:

— Ничего не понимаю, ты на море хочешь или нет?

Сонная Таня села в кровати и стала натягивать белую майку. Следом пришлось надеть и куртку.

– А там будет можно ходить без куртки?

– Будет, – машинально ответила мама.

У подъезда их ждала белая машина с жёлтыми шашечками на спине. За рулём сидел весёлый пузатый дядька и курил мятую папиросу, держа её толстыми, негнущимися пальцами.

– Отдыхать едете, – понимающе кивнул он на чемоданы, которые папа с трудом вытаскивал из подъезда.

Таня залезла на заднее сидение машины, от шершавых сидений пахло бензином и кислым табаком. Она выглянула в окно: людей во дворе не было, всегда скрипящие качели были свободны. В такую рань не спали только Таня, мама с папой, таксист и дворник, который, склонив голову, наблюдал за ними и даже перестал мести дорожку.

Чемоданы никак не влезали: машина раскачивалась, папа ворчал, помогая укладывать их в багажник. Наконец, багажник захлопнулся. Было слышно, как все облегчённо вздохнули.

– Ну, едем, как бы не опаздать, провозились столько… и всё ведь нужное, – садясь вперёд, сказал папа.

– Да, нужное, – надулась мама, села рядом с Таней и хлопнула дверцей.

Докурив и бросив окурок, толстый дядька сел за руль и шумно завёл двигатель. Заиграла мурлыкающая музыка, и они покатились. Таня проводила взглядом пустой двор и дворника, который мёл дорожку, потеряв к ним всякий интерес.

Доехали быстро, но Таню укачало, и она успела уснуть. Мама снова её разбудила:

— В поезде выспишься, пойдём.

Они вышли из машины, воздух был ещё прохладным, но солнце уже пекло, обещая жаркий день. Папа расплатился, достал чемоданы и понёс их к вокзалу. Мама и Таня шли следом. Чем ближе они подходили, тем сильнее пахло поездами, в этом запахе было всё: дорога, вагоны, суета людей и стук колёс. У Тани сердце забилось сильнее.

– Мам, а там круг плавательный будет? Можно мне будет самой плавать?

– Будет, всё можно будет, — ответила мама, она явно была не в духе.

Папа поставил чемоданы, на один посадил Таню, на другой села мама, и пошёл узнавать номер пути, с которого отходит их поезд. Мама рылась в сумочке, доставая билеты и паспорта. В столь ранний час жизнь на вокзале кипела: одни уставшие и мятые только вылезли из поезда, другие торопились занять свои места, были и встречающие – они стояли, озабоченно глядя то на снующих вокруг, то на табло, висящее высоко над головами.

– На третий путь, через 10 минут уже, – выдохнул папа.

Они почти побежали по гулким переходам и, поднявшись по крутой лестнице, вынырнули на перрон.

Поезд уже ждал их с открытыми дверями. Они быстро нашли свой вагон, папа, шумно дыша, поставил чемоданы. Мама показала билеты суровой женщине в синей форме, встречающей их у двери, и оглянулась на папу.

– Идите, я сейчас, – никак не мог отдышаться папа.

Мама, не ответив ему, подсадила Таню и следом забралась сама.

В вагоне было душно и очень красиво, на полу в длинном узком коридоре лежал пёстрый красный ковёр, висели цветные занавески на окнах. Проходя, Таня заглядывала в открытые купе, где уже устраивались люди.

– Сюда, – остановилась мама и пропустила Таню. В крохотной комнатке по бокам были приделаны к стене кровати, с каждой стороны по две: внизу и вверху, по середине у окна стоял маленький столик.

– Наверх можно?

– Можно, – устало ответила мама и, сев к столику, стала смотреть в окно.

Таня сидела на верхней полке, когда в купе протиснулся папа с чемоданами в руках и откуда-то взявшейся газетой подмышкой.

Мама даже головы к нему не повернула.

– Ну-ка, Татьяна, посторонись, – с этими словами папа крякнул и запихнул большой чемодан в антресоль над дверью, а второй поменьше задвинул ногой под нижнюю полку и с облегчением выдохнул.

Виновато посмотрел на отвернувшуюся маму, подмигнул Тане и, ловко взобравшись, устроился на верхней полке напротив. Там он развернул газету и начал читать.

Сидеть наверху Тане быстро надоело, она слезла и пошла в коридор, где мимо неё торопливо протаскивали сумки, узлы, чемоданы и корзины. Таня смотрела в окно на провожающих людей, стоящих на перроне: все они глядели на поезд, что-то кричали, показывали и махали руками.

Вдруг поезд бесшумно качнулся, потом «пфыркнул» и, как-то лениво раскачиваясь, медленно тронулся. Люди в окне закричали громче, сильнее замахали, а некоторые пошли за поездом. Но тот катился всё быстрее, и они очень быстро отстали.

Скоро мелькающие дома сменили мелькающие деревья. Люди из коридора разошлись по своим купе, вернулась и Таня. Ехать в мерно покачивающемся поезде было скучно. Мама по-прежнему дулась на папу. Проехав так, кажется, целую вечность, поезд вдруг начал замедляться и, качнувшись так, что Таня чуть не слетела с полки, остановился. Кряхтя открылись двери. Снаружи были слышны голоса, кто-то прошёл по коридору, что-то крикнул проводник. Поезд простоял на этой маленькой станции не больше пяти минут и вновь тронулся в путь.

Он набирал ход, когда в дверь заглянула старушка с небольшой сумкой и обратилась к маме:

– Доченька, есть у вас место? Не помешаю вам? Мне до Камышовки, недалеко тут.

Мама, кажется, даже обрадовалась ей.

– Конечно, проходите, эта полка свободная, – и убрала с неё пакет с едой.

– Спасибо, доченька.

От любопытства Таня спустилась с верхней полки и села, прижавшись к маме. Она внимательно разглядывала цветной платок старушки, сухие руки и маленькие улыбающиеся глаза.

Старушка посмотрела на Таню и, улыбнувшись, сказала маме:

– Я ведь второй раз в жизни на поезде еду. А в первый раз совсем маленькая была, как ты, внученька, – наклонилась она вперёд и погладила Таню по руке. – Маленькая была, а всё помню: война уже кончилась, мама наша совсем плоха стала, – старушка вытерла рот хвостиком платка. – Она и болела долго, и есть совсем нечего было. Вот и отправила нас с сестрой к тётке, та в городе жила, не сахар, конечно, но всё же полегче у неё было. Сестра старше меня на два года, тоже девчонка совсем, – махнула старушка рукой.

– Помню, подняла нас ранёхонько, – продолжала она рассказ. – Ещё темно было, узелки с вещами похватали и пошли на станцию: к шести нужно было успеть. Мы-то ничего – быстро бежим, а ей тяжело идти, но ничего, успели. Посадила она нас в вагон, сунула каждой хлеба немного, перекрестила. Попросила нас на станции в городе высадить, там нас тётка встретить должна. Так и ехали: забились с сестрой между тюков и спали на узлах, хорошо, люди добрые попались, по картошке, помню, дали нам, а она сладкая.

– Почему сладкая? — удивилась Таня.

– Так она помороженная была, вот и сладкая, – улыбнулась ей старушка.

Таня подняла голову и увидела, что папа отложил газету и тоже слушает рассказ, глядя на сидящих внизу маму и дочь. Мама больше не обижалась, она гладила Таню по голове и иногда поглядывала на папу.

Уже стемнело, когда старушка, попрощавшись, пожелала им хорошего отдыха, счастливого пути и вышла на своей, такой же маленькой, станции. Мама, задумавшись, застилала постель, готовясь ко сну. Таня, уже сидя на чистой простыне, смотрела в чёрное окно, в котором отражалась лампочка, и думала о том, как, наверное, страшно без мамы ехать одним в поезде, и что она, наверное, забоялась бы: вот так в какой-то город к тётке… Хорошо, что она едет с мамой и папой, и что они едут туда, где море и парки.

– Мама, а карусели в парке будут? Колесо такое, чтоб высоко и всё видно, будет?

Мама посмотрела на Таню и ответила: — Будет. Благодаря тем, кто воевал и пережил такое, у нас всё будет. — Улыбнулась и погладила по голове. — У нас всё будет, – повторила она, – и море, и парки, и мороженное – спи.

1

Таня уже проснулась, но открывать глаза не хотелось. В комнате было свежо, почти зябко, похоже, была приоткрыта форточка: слышно было, как накрапывал дождь и как особенно тяжёлая капля, накапливаясь, срывалась и громко ударяла по металлическому козырьку под окном, это было похоже на икоту – она стукала редко, и казалось, что уже всё, уже больше не будет, и тут она снова – «кап». Иногда проезжали машины – особенно шумно из-за луж на дороге…

В комнату вошла мама, отдернула штору, оголив окно, и сказала:

– Вставай! – а уже выходя из комнаты, повторила: «Вставай! – и добавила, – Нам с тобой сегодня нужно купить дедушке подарок». И уже из коридора донеслось – «Наденешь резиновые сапоги: лужи по колено».

Танечка встала, умылась и уже сидела на кухне перед тарелкой с кашей. Мама мыла посуду, оставшуюся после папы: он сегодня рано ушёл и завтракал, пока Таня ещё спала. Кашу Танечка не любила, и, пока она размазывала её по тарелке, так чтоб её казалось меньше, мама рассказывала, что у дедушки сегодня день рождения и что сегодня вечером, когда папа вернётся с работы, они поедут к дедушке. И что там будет тётя Тамара с сыном и даже, наверное, приедет мамин брат Николай который живёт в Москве, и поэтому все его очень редко видят. И что до того как вернётся папа, они – мама и Таня – должны сходить в универмаг и выбрать дедушке подарок.

«Так что хватит ковыряться в тарелке!» – прервала сама себя мама – Доедай – и марш одеваться! Вот и дождь почти кончился, – сказала она выглядывая в окно.

Танечка, засунув в рот бутерброд с сыром, залпом выпила сладкий чай и побежала одеваться.

Дождь и вправду почти кончился или совсем кончился, растворившись в воздухе. Она вышла из подъезда раньше мамы и, пока та возилась с ключами, закрывая дверь, Танечка осторожно вошла в гладкую лужу, в ней Таня отражалась снизу вверх, и был виден помпончик на шапочке и жухлые листочки кустарника на фоне светлого, похожего на зефир неба.

Они быстро шли по мокрым улицам, но иногда останавливались, встречая мамину школьную подругу или знакомую. Некоторые были очень интересные Танечка, не отводя глаз, рассматривала узорчатую шнуровку на полу ботиночках, яркие перчатки и пуговицы на коротком пальто.

Когда же они наконец вошли в магазин, пройдя сквозь стеклянные двери, и уже проходили мимо отдела с часами, мама снова чуть не столкнулась со своей знакомой или школьной подругой. На этот раз тётя была неинтересная: в руках она держала большую зеленоватую сумку с тёмными подтёками от дождя. Маме же эта тётя показалась интересной, а это означало, что у Тани полно времени на изучение витрин.

Прижавшись тёплым лбом к холодному стеклу, она рассматривала аккуратно выложенные в ряды часы. Тут лежали крохотные женские часики на красивых браслетах, как у мамы, такие Таня хотела и себе, и ей обязательно купят такие, когда она подрастёт. Были и как у папы: без красивых браслетов, зато циферблат больше, и хорошо видно цифры, и сразу ясно, сколько времени, или наоборот совсем не ясно, потому что на некоторых часах вместо цифр палочки и крестики – такие Танечке не нравились. Даже такие, как у Дедушки, были: круглые плоские с крышечкой и на цепочке. Дедушка, кряхтя и поджимая нижнюю губу, лез за ними в карман, потом поверх очков долго глядел на них и спрашивал, который час. Он редко оставался доволен ответом, подкручивал свои красивые часы и, так же кряхтя, прятал в карман. Все часы на витрине были новые и блестящие, в стёклышках циферблатов отражались лампочки, пуская зайчиков, а в одних Таня увидела себя – там она была смешная, круглее, чем на самом деле, а если прижаться к витрине и носом, то у круглой Тани в часах получался пятачок.

Отняв свой холодный лоб от уже тёплого стекла, Таня повернулась к маме, но мамы не было. И тёти с сумкой тоже. Был дедушка с портфелем и в галошах, он был очень похож на их соседа деду Валеру, хотя, наверное, все дедушки похожи друг на друга. Но где же мама?

Постояв какое-то время на месте, Танечка решилась отправиться на поиски мамы. Она несмело двинулась в глубь магазина. Чем дальше она шла, тем больше вокруг было людей, а вот мамы нигде не было видно. Тогда Таня протиснулась в очередь, сгустившуюся у прилавка. А вдруг мама стоит там внутри? Но и там Танечка не нашла маму, зато под прилавком нашла пятьдесят копеек. Танечка подняла монетку: она собирала все найденые монетки – это были её деньги на мороженое. И сейчас у неё в кармане пальто была увесистая горстка мелочи. Когда Таня бежала или перепрыгивала через лужу, монетки весело позвякивали. Сунув добычу в карман, Таня вылезла из очереди и, оглядываясь по сторонам, зашагала мимо витрин, остановилась у отдела с игрушками… Но тут, через весь магазин от Тани, в дверях мелькнул мамин платок. Но как же? Почему мама меня не ищет? Таня со всех ног бросилась за ним. Но люди, как специально, останавливались у Тани на пути. В одну строгую тётю Танечка влетела, не успев затормозить, и ей пришлось задержаться, чтобы извиниться, но через секунду Таня уже мчалась к дверям, за которыми скрылась мама. Вылетев из магазина, Таня остановилась: мамы не было, она растеряно дошла до угла и увидела, как скрываются в аллее яркие цветы маминого платка.

Танечка кинулась догонять удаляющуюся маму. Пробежав аллею, она свернула во двор, через арку в другой и, когда она была уже совсем близко, окликнула маму, та обернулась… Но это была не мама. У этой тёти было похожее пальто и сумочка, а платок совсем как у мамы, но это была не она. Таня остановилась – тётя улыбнулась и пошла дальше.

Танечка стояла в замешательстве. Как нарочно, моросящий дождик усиливался и, пока Таня пыталась найти дорогу назад, дождик разошёлся и лил уже в полную силу. Она прошла уже четыре двора, но никак не могла найти аллею, ведущую к магазину. Таня совсем промокла, и ей ничего не оставалось, как укрыться под козырьком у подъезда. Вязаная шапочка насквозь мокрая и холодная, липла к голове. Таня сняла шапку и сжала её, между пальцами выступила вода. Пальтишко на спине и плечах тоже промокло.

У Танечки уже стучали зубы, когда из-за угла дома появилась небольшая лохматая собачка, шерстка мокрыми сосульками свисала с неё. Она деловито подбежала к Таниным ногам встала уткнувшись носом в дверь и отряхнулась, забрызгав и так уже мокрую Таню. Следом за собакой из-за дома показалась небольшая старушка с большущим зонтом. Мелкими суетливыми шагами обходя особенно глубокие лужи, старушка зашла под козырек. Сложила огромный цветастый зонт. Повернувшись к двери, она посмотрела на Таню.

«Вот зарядил, конца ему нет!» Видимо, Таня уже посинела от холода, старушка, чуть присмотревшись, воскликнула: «Да ты совсем мокрая! Так и заболеть недолго, пошли, у меня высохнешь и согреешься!» Она последний раз встряхнула зонтом и они вошли в подъезд.

На втором этаже за покрашенной когда-то коричневой краской, дверью их встречал кот.

«Снимай пальто и беги в комнату греться. Сейчас я вымою ему лапки – она показала на собачку терпеливо стоявшую у ног хозяйки – и сварю тебе какао».

В большой комнате было очень тепло и после улицы как-то особенно сухо. Выцветшие зеленоватые обои пожелтели от времени.

– Мы и не познакомились с тобой, Маргарита Павловна, – ласково улыбнувшись, представилась она. – Я живу одна с Тишкой и Пушком. Их так назвали мои внуки, раньше они почти каждые выходные были у меня, а теперь уехали с родителями заграницу… Так что теперь к нам никто не заходит, да Тишка? Последние слова были обращены к мохнатой собачке, которая смотрела на хозяйку, переступая мокрыми лапками.

– Меня Таня зовут, – сказала Танечка.

Пальто и шапка разместились на батарее. Маргарита Павловна дала Танечке полотенце вытереть намокшие волосы, и они пошли на кухню. Сидя за кухонным столом, Таня жаловалась, что мама ей не позволяет заводить собаку, а Маргарита Павловна, стоя у плиты, рассказывала как у неё появился Тиша.

Тишка поднял ухо и звонко тявкнул из-под стола. «Слышит, что мы про него говорим», – улыбнулась Маргарита Павловна.

«А Пушка я ещё раньше в подъезде нашла, они сперва с Тишей не ладили, но потом ужились, теперь скучают друг без друга. Пойдём гулять, а когда возвращаемся так Пушок уж тут как тут на пороге поджидает… оближет его всего».

«Ох и заговорила я тебя!» – засмеялась Маргарита Павловна. «Одежда твоя почти высохла» – снимая пальто с батареи, сказала старушка. «А вот дождь всё льёт, – глядя в окно, добавила она. Ты торопишься?» – спросила она Таню. Таня кивнула: ей понравилось у Маргариты Павловны, но она боялась опоздать к дедушке. «Тогда я дам тебе зонт, потом принесёшь, ещё поболтаем».

Таня оделась, провожать её вышли Пушок и Тишка. «Вот мой адрес, чтобы ты не забыла, – протянула небольшой, сложенный вдвое листик Маргарита Павловна. Заходи к нам, я буду очень рада тебя видеть. Мы могли бы вместе гулять с Тишей, когда будет хорошая погода».

– А можно я буду держать поводок?

– Кончено, улыбнулась, Маргарита Павловна.

«Спасибо – ответила Танечка, и за зонт большое спасибо».

Маргарита Павловна объяснила как пройти к аллее, дальше Таня дорогу знала. Они попрощались.

Таня вышла из подъезда, распахнула зонт, который в её руках стал ещё больше, и поспешила к магазину. Но когда она проходила мимо остановки, увидела подъезжающий автобус номер восемь. Таня точно помнила, что к дедушке они с мамой ехали на восьмом.

Танечка решила поехать сама, уже столько времени прошло, наверняка мама с папой уже давно ждут её у дедушки. Она с трудом справилась с зонтом, как смогла, отряхнула его и смело шагнула в распахнувшиеся перед ней двери. Засунула руку в карман и протянула водителю всю горсть мелочи, он улыбнулся, посчитал монетки и сгрёб их себе. «Ишь ты, ровно!» – сказал водитель. Оторвал билетик, подмигнул и протянул его Танечке. Взяв билет, Таня прошла в автобус и села у окна, со стороны дверей. Она внимательно смотрела в окно: как называлась остановка, Танечка не помнила, зато точно знала, как она выглядит.

Таня уже очень давно ехала в автобусе, и все остановки были ей незнакомы: ни на одной не было жёлтой скамейки, круглой афишной тумбы и киоска с мороженым, что-нибудь одно встречалось, а вот чтоб всё вместе – такого нет… Таня начинала переживать, потому что на улице уже темнело и всё сложнее было что-нибудь разглядеть за окном из освещённого автобуса: в окнах отражались пассажиры и сама Таня. Чтобы хоть что-то увидеть, приходилось почти вплотную прижиматься к чёрному стеклу, а от дыханья оно запотевало. Силясь разглядеть, что они сейчас проезжают, Таня прислонилась лбом к окну и загородила по бокам свет ладонями – всё было незнакомо… Автобус замедлил ход, дёрнулся и остановился. Пассажиры не торопясь, почти лениво поднялись и вышли… все до единого. Вернее, одна Таня и осталась. Она была одна… совсем одна в неизвестном ей месте. На улице было темно и страшно. Таня так и сидела одна в автобусе совершенно растерянная, водитель, который наблюдал за Танечкой в зеркальце заднего вида, повернулся и сказал: «Конечная – дальше не едем».

Таня встала и медленно пошла к двери. «Одна, чтоль?» – спросил водитель. Он был уже не молодой, но и совсем не старый, глаза у него были добрые, а голос приветливый и весёлый. Когда Таня проходила мимо него, он снова спросил: «Куда идти, знаешь? Иль встретит кто?» Тут Таня поняла, что куда идти она не знает и никто её тут не встретит… Внутри у неё что-то лопнуло, она заплакала… негромко, – сдерживая себя, но тут же зарыдала в полный голос.

– Ну-уу, – успокаивающе протянул водитель, похлопывая по плечу, и добавил: – Меня Паша звать, тебя как?.

Тане пришлось плакать тише, чтоб ответить.

– Таня, – еле разобрал среди рыданий дядя Паша.

– Так куда ты, Таня, едешь?

– К дедушке, – всхлипнула Танечка.

– К дедушке, – усмехнулся водитель автобуса. – К дедушке – это хорошо! А на какой остановке тебе нужно было выходить? Как остановка называется? Тут Таня не ответила, а только помотала головой не прекращая плакать.

– Не знаешь, значит, – задумчиво произнёс дядя Паша. – Не знаешь, – ещё медленнее растянул он. – Ну а как остановка выглядит, знаешь? Таня закивала.

– Тогда кончай реветь и расскажи, что за остановка у твоего дедушки.

Танечка послушно перестала плакать, провела ладошками по мокрым щекам и рассказала участливому водителю и про желтую лавочку, и про афишную тумбу, и про киоск с мороженым. Дядя Паша слушал внимательно, но что это за остановка, он не знал …

– Может, там ещё что-то было примечательное? Кинотеатр рядом иль дом культуры?

И тут Таня вспомнила про пингвина, который стоял, открыв рот, у киоска с мороженным – это была такая мусорка, совсем новая, Таня таких больше нигде в городе не видела.

– Пингвин значит? Знаю я этого пингвина, это тебе, милая, в обратную сторону садиться нужно было. Поехали: двери автобуса, шумно кряхтя, закрылись. Было так странно, необычно и непривычно ехать одной во всём автобусе: такая маленькая Таня одна, в таком большом автобусе.

Дядя Паша рассказывал про свою внучку, которая, как и Таня, в следующем году пойдёт в первый класс. Но много он рассказать не успел. Автобус качнулся на повороте и остановился. Двери вновь крякнули и распахнулись. «Выходим!» – энергично скомандовал дядя Паша. И Таня выпрыгнула в темноту. Дядя Паша заглушил двигатель, погасил свет в автобусе и фары. Тогда сразу стало видно, что вокруг стоит много спящих автобусов, а чуть в стороне стояло небольшое двухэтажное здание. На первом этаже приветливо светились окна и даже был слышен оживлённый разговор и доносился смех. Дядя Паша тоже выпрыгнул из автобуса, подошёл к Тане, со словами «пойдёмте, барышня» улыбнулся и взял её за руку. Они вместе зашагали к домику.

В помещении было душно и чем-то сильно пахло. В комнате за большим столом сидело пять мужчин, ещё двое стояли и курили возле окна. Дядя Паша громко и уверенно со всеми поздоровался, а потом спросил

– Кто на ближайшем едет?

– Я буду, – откликнулся невысокий и полный дяденька и с интересом посмотрел на Таню. Таня смутилась и спряталась за дядю Пашу.

– Тут вот Потеряшка у меня, нужно на Потанинскую отвезти её: дедушка у неё там, – объяснил дядя Паша.

– Нужно, значит сделаем, – улыбнулся полный дяденька. Он подошёл к Танечке, протянул пухлую ладонь, пахнущую бензином, и представился: «Григорий, Гриша».

– Таня, – еле слышно прошептала Танечка.

– Очень приятно, Татьяна, чай с сахаром пьёшь? Повернулся к дяде Паше:

– У меня рейс через 15 минут – успеем напоить чаем твоего найдёныша.

Таню посадили в кресло, обитое тёмно красным дерматином, положили перед ней печенье. Вскоре появилась кружка с кипятком, в котором плавали чаинки, оставляя быстро размывающиеся хвосты. Чай был очень сладкий – именно такой любила Таня.

Дядя Гриша посадил Танечку рядом с собой в кабину автобуса и доверил ей отрывать от рулончика билет каждому пассажиру. Таня рассказывала ему свои приключения за этот долгий день и как раз дошла до того места, где они с дядей Пашей приехали в автопарк, как дядя Гриша прервал её.

– Дальше я и сам знаю, а тебе, красавица, выходить. Приехали. Тут куда идти, знаешь?

Танечка радостная прильнула к чёрному окошку – вон скамейка, правда, не жёлтая, как днём, а серая, вон тумба с намокшими афишами, был и киоск с мороженым, но уже закрытый, а главное – был пингвин!

– Да, – ответила Таня, – дедушкин дом вон за тем стоит, второй подъезд, квартира пятнадцать.

– Ну молодец, – ответил дядя Гриша – Беги! – И открыл двери автобуса и дверь кабины – Не теряйся больше.

– До свиданья! Спасибо! …Больше не буду! – Выпрыгнув из автобуса, она помахала доброму водителю и со всех ног побежала к дому дедушки.

Под ногами в лужах отражались огоньки и редкие фонари, было очень красиво. Таня никогда не была на улице одна так поздно.

Вот дедушкин дом. Вот подъезд. Вот второй этаж и дверь дедушкиной квартиры. Она постучала. Дверь открылась тут же будто с другой стороны кто-то только того и ждал. Открыла бабушка, и лицо её из ледяного, бледного и обеспокоенного в один момент стало радостным и живым. «Нашлась – зашептала бабушка – Вот она! – чуть громче: Танечка пришла!» – закричала бабушка. В коридор из комнат высыпали все, кто был в доме, а бабушка кинулась к телефону звонить родителям…

Было уже совсем поздно, когда приехали мама и папа, они радостно обняли дочь, и даже не ругались, видимо, оставили на завтра серьёзный разговор. Наконец все собрались за столом. Чего только на нём не было, и, не смотря на то, что всё, что было горячим, давно остыло, все ели с большим аппетитом. Таня только в этот момент, сидя на коленях у дедушки именинника, поняла, что она очень голодна и что она очень устала…

Дедушка наклонился к уху Тани и тихонько сказал: «Если бы я не был уже седым, матушка, то наверняка поседел бы в этот вечер».