На берёзе, напротив балкона, ворона свила гнездо. Берёза ещё не зеленела, и гнездо напоминало забытую на ветке старую корзину. Неутомимое раскатистое «Кар-р-р!» влетало в форточку, как «Алло!» в телефонную трубку.
– Солидный голос, – подметил папа. – Похоже, это ворона проглотила микрофон. Когда появятся птенцы, наша жизнь превратится в сплошной концерт.
Папа работал дома. Писал, печатал, и даже перечёркивал целые страницы в рукописи. От домашних он требовал тишины. А уличные шумы: чириканье, гудение, жужжание – привычно рассеивались. И только громкое, раскатистое «Кар-р-р!» не на шутку раздражало папу.
– Нельзя ли каркать этажом ниже? – крикнул он с балкона.
«Кар-р-р!» – огрызнулась ворона.
Папа пробовал затыкать уши берушами. Но это мешало ему ещё больше, чем болтливость крылатой соседки. В порыве отчаяния он как-то швырнул тапочек. Запутавшись в ветках, тот повис, как шляпа на вешалке. А папа уже замахнулся вторым.
– Хорошие были тапочки, – услышал он за спиной дочкин голос. Катин взгляд подействовал на папу, как укол с успокоительным лекарством. Надев тапочек, он безрадостно посмотрел на глазеющую по сторонам ворону.
– Будь я вороной, – сказал он, – я бы жил с пользой.
– А как? Пел бы в хоре пернатых мальчиков? – поинтересовалась Катя.
– Бери выше, – сказал папа. – Я бы вместо гнёзд… – он сделал паузу и интригующе посмотрел на подслушивающую ворону. – Я бы плёл корзинки. И продавал. Сидел бы на рынке и кричал: «Купите КАР-Р-Р-ЗИНУ! Купите КАР-Р-Р-ЗИНУ!»
– Кар-р! Кар-р! – охотно поддержала папину идею неугомонная ворона.
И папа, махнув рукой, в одном тапочке зашагал в комнату.
К вороньему крику привыкли постепенно, как привыкают к бою настенных часов, или к громкой музыке за стеной у соседей. По нему не скучали. Но если долго не слышали, то удивлялись и выглядывали в окно: всё ли в порядке?
В грозу, когда молния рассекала небо пополам, а гром пугал внезапным раскатом, Катя смотрела в окно на мокрую улицу. Сильный ветер раскачивал дерево, будто пытался обломить ветки и сбросить гнездо. Ворона сидела обречённо. И крупные капли дождя колотили её по серо-чёрной неподвижной спине.
– Этот ветер гнездо не сбросит, – успокоил папа. – По части гнёзд птицы – мастера. Работают по принципу: мой дом – моя крепость.
Он стоял рядом с Катей у балконной двери. Дождь захлёстывал, летел в стекло, как морские брызги. И на сером небе не было видно ни конца, ни края непогоды.
Как-то под вечер ворона затревожилась. Не разминала голос, а галдела во всё горло. Ей вторили другие.
– Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р!
Неистовый крик усиливался.
Катя выглянула в окно. Стая ворон, как грозовая туча, нависла над деревом. Листья и перья летели в суровой рукопашной драке. А гнездо пустовало.
– Нашу ворону бьют! – закричала Катя, торопливо открывая балконную дверь. И папа прибежал на помощь. Они свистели с балкона, улюлюкали, размахивали шваброй.
Стая струсила и улетела. Каркали вороны где-то за домом.
– Совещаются, – предположил папа. – Только разведчиков из нас не выйдет. Языка не знаем.
Вороны-соседки не было ни в гнезде, ни на ветках, ни на ближайших деревьях.
– Она вернётся? – спросила Катя.
Папа пожал плечами.
– Посмотрим, – неуверенно сказал он. – Боюсь, что это чужие вороны. Кочевые. Короче говоря, разбойники. Плакали те гнёзда, что попадаются им на пути.
Катя долго смотрела в окно. Но ворона не прилетела ни через час, ни через три. Не было её и на следующий день.
Всё лето гнездо пустовало. Только пронырливые воробьи совали клюв в чужой дом, и дождь бесцеремонно наводил порядок.
Осенью берёза пожелтела. Ветер легко разметал слабые листья. Привычно прошла зима. И вот однажды…
– Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р! – знакомый голос звучал совсем рядом.
– Наша ворона! – воскликнула Катя. – Неужели она?! Вернулась!
Папа уже смотрел в окно, прильнув лбом к стеклу. Ворона сидела на берёзе, вертела головой и каркала, что было сил.
– Совсем не изменилась, – заметил папа. – Голос стал ещё громче! Ну, привет тебе, привет!
Услышав приветствие, ворона примолкла и принялась устраиваться в своём гнезде.
Ленка приезжала на каникулы к бабушке.
Заметив под окнами их машину, моя бабушка Гуля говорила:
– Невеста твоя приехала. Беги здоровайся.
Я не знал, почему «невеста», но радостно бежал навстречу.
С появлением Ленки моя жизнь становилась интересней. Многое, что было недозволенно одному, теперь случалось.
Прячась за домом, мы ели мороженое, убегали в овраг на речку и мечтали найти заброшенную лодку, чтобы уплыть на остров Мальта.
Бабушка Гуля не успевала приглядывать за нами. И требовала, чтобы мы не отходили одни от дома.
Но Ленка не признавала слова «нельзя». Её не пугало даже то, что нас одних могут обидеть.
– Пристанут – будем орать, – говорила она. – Ты умеешь громко орать?
Я пожимал плечами.
– У взрослых от крика звенит в ушах, – повторял я слова бабушки Гули.
– Давай позвеним! – тут же предлагала Ленка.
Мы шли по улице и кричали. Прохожие обходили нас стороной.
Как-то раз около закрытой на летние каникулы школы мы нашли отчаянно мяукающего котёнка. Он сидел под кустом смородины и был до того испуганным и жалким, что мне захотелось взять его на руки.
– Заберём Черныша с собой, – предложил я, погладив котенка по чёрной дрожащей спинке.
– Не Черныша, а Мальвину.
– Вообще-то, у Мальвины голубые волосы, – возразил я.
– Она покрасилась в чёрный цвет, – убеждала меня Ленка.
Дома, показав бабушке Мальвину, я прибежал к Ленке.
– Пьеро, – смеясь, сказал я. – Это он. Мальчик. Значит, Пьеро.
– Значит, Мальвин, – сказала Ленка.
Мальвин поселился у неё, потому что у меня жили собака, хомяк и попугай.
Я притащил фанерный ящик из-под посылки.
– Вот – это кровать.
Ленка перевернула ящик и сказала, что это стол. Она накрыла его скатертью и положила листок бумаги.
– Мальвин будет писателем.
Я засмеялся. Мальвин обнюхивал бумагу, встав передними лапами на стол.
– Он пишет роман, – сказала Ленка.
– Про мышей?
– Про войну в подводном царстве.
– Но ведь он не умеет плавать, – воскликнул я и тут же примолк, потому что тоже не умел плавать.
А Ленка умела. Она скоро будет заниматься синхронным плаванием. Это такой спорт, когда под музыку выделывают на воде разные фигуры.
В тёплую погоду мы купались в нашей речке. Ленка заплывала далеко, размахивала руками и пела. А я бултыхался у берега, скользя руками и коленями по глинистому дну.
Мальвина мы воспитывали вместе. Учили есть со стола. Ленка сшила ему модную пёструю юбку.
– Брюки… брюки надо… Он ведь ОН…
– Он шотландец, – пояснила Ленка. – Им можно в юбках.
Как-то утром, увидев за окном машину, бабушка Гуля сказала:
– За невестой твоей приехали.
– Возят и возят туда и обратно, – огорчился я.
– Вот когда женишься на ней, тогда и перестанут увозить.
Я разыскал Ленку на речке. Она сидела на берегу. Возилась с Мальвином. Рядом стоял его ящик.
– За тобой приехали, – крикнул я. – Уедешь?
– Надо Мальвина куда-то деть, – сказала Ленка. – Только вот куда?
– А бабушка не оставит у себя?
Ленка пожала плечами.
Я побежал к дому. С трудом уговорил её бабушку. Возвращаясь к речке, издали закричал:
– Согласилась, согласилась.
Ленка стояла по колено в воде и катала ящик.
– Где Мальвин?
– Плывет на остров Мальта.
– А что он там будет делать без нас?
– Есть ананасы.
– Лучше плывите ко мне. Только у меня нет ананасов.
– А что есть?
– Ничего.
– Тогда не приплывём.
– Почему?
– Потому что скучно.
Я пожал плечами. Тихо засмеялся. Я не знал, что ответить.
– Адью! – сказала Ленка. – Чао-какао! – и оттолкнула от себя ящик.
– Ты что? – испугался я.
Ленка вышла на берег. Надела сандалии. А я вошел в воду.
– Я же не умею плавать, – сказал я и шагнул вперед.
Я не видел, где Ленка, но спиной чувствовал, что рядом её нет.
На берегу отдыхали люди. Они заметили, как я шел все дальше в глубину.
Мальвин мяукал. Пытался выпрыгнуть. Ящик качался.
– Я же не умею плавать, – шептал я.
…Потом я весь мокрый сидел на берегу. Кто-то набросил на меня полотенце. Я гладил Мальвина. Он успокоился.
Я не хотел думать о Ленке. Но только о ней и думал.
«Ну и пусть», – говорил я. Вспомнил ее машину под окнами. Когда-нибудь она приедет… Бабушка Гуля скажет: «Невеста приехала…»
А я… я никогда не женюсь на Ленке. А Мальвина воспитаю один.
Вот он – мой дружок. Простой цветок в тёмно-коричневом глиняном горшке. В прошлом году мама принесла его с работы. В то время стояла зима. И цветок был укутан в толстый слой старых газет. Мама поставила свёрток на мой письменный стол, сняла шуршащую одежду.
– Это тебе подарок, – сказала она, сметая в ладонь рассыпанные крупинки земли.
– А цветёт он как? – спросила я, отыскивая бутоны среди перепутанных веток.
– Никак. Зато он вьётся как лиана.
Я разочарованно покачала головой.
– Лучше бы ты подарила собаку.
– Это тоже живое существо, – сказала мама.
Я вздохнула, сдвинула горшок на край стола и подумала: «А у дверей не встречает и хвостом не виляет.
Цветок оказался неприхотливым. Рос быстро. Мы с мамой переставили его на шкаф, протянули вдоль стены нитку и пустили по ней зелёный побег.
– Шустрый, – заметила мама. – Весь в тебя.
– Сравнила. Если бы я росла с такой скоростью, то моей подружкой была бы останкинская башня.
Представив такое, я засмеялась. А мама взяла меня за руку и зашептала:
– Смотри. Цветок тоже смеётся.
Листья цветка действительно трепетали.
С этого дня я стала чаще посматривать на цветок. Может быть, и он следил за мной.
– Привет, дружок! – говорила я, приходя из школы.
И он кивал!!!
Как-то раз я неожиданно получила двойку по математике. Пришла домой, отшвырнула портфель, села на пол и заревела. И вдруг меня что-то щёлкнуло по затылку! Ещё раз! Я подняла голову. Надо мной – цветок. Я быстро придвинула стул. Земля в горшке была сухой. А на листке я заметила каплю, которая быстро сорвалась, тут же набежала другая. Это было невероятно, но цветок плакал!!!
Через несколько дней из командировки вернулся папа. Он всегда привносил в дом такое оживление, такую суету и приводил такое количество интересных людей, что наша старенькая вешалка с трудом выдерживала нагрузку.
В дни его приезда, возвращаясь из школы, я постоянно чего-то ждала. На этот раз мне под ноги бросился щенок. Ушастый, чёрно-пегий спаниель.
– Ты привез щенка!? – воскликнула я.
– Нет. Это дядя Боря принес. А подарочек ничего себе. Даже с родословной. – Он зачитал. – Мать: Ютта. Полевые испытания – отлично. Экстерьер – отлично. Отец: Минор. Полевые испытания – очень хорошо. Экстерьер – очень хорошо. Порода!
Дядя Боря – сосед с нижнего этажа. Я часто гуляла с его длинноухим Минором.
– Минька, – сказала я, почесывая щенка за ухом. – Я тебя так назову.
Минька нетерпеливо вертелся, рвался из рук. Я надела ему ошейник с длинным поводком и отправилась гулять. Минька будто ошалел от шума улицы, от мягкой свежести снега и непонятно было кто кого водил на поводке.
Дома я взяла лейку, чтобы полить цветок. Вошла в комнату. И замерла. Цветка не было.
Я машинально толкнула дверь в папину комнату. Папа оторвался от своих бумаг, в беспорядке разложенных на столе, вопросительно поглядел на меня.
– Где цветок?
– А-а. Дяде Боре отдал. Вроде обмена получилось. Без родословной, зато от души.
– Пойдём заберём, – волнуясь, предложила я.
– Неудобно. Он и брать не хотел. Да и зачем?
– Пойдём…– от волнения потеряв голос, прошептала я.
– Да ты что?– шёпотом ответил папа. – Жалко, что ли?
Я кинулась к входной двери. Тяжело вздохнув, папа зашагал следом, что-то недовольно бурча под нос.
Дядя Боря с порога улыбался. Минор радостно вертел хвостом, крутился под ногами, мешая зайти в квартиру. Говорят, собаки похожи на хозяев. Неужели и Минька пойдет в меня? Я подхватила Минора на руки, чтобы не мешался, и выпалила:
– Спасибо за подарок. Только цветок я заберу.
– Понравился? – усмехнувшись, громко спросил дядя Боря. – Вылитый Минор. Назвала уже?
– Минька.
– Молодчина, – прогремел дядя Боря и решительно зашагал в кухню.
– А цветок?
– Отпусти заложника, – приказал дядя Боря.
Я отпустила. А дядя Боря сказал:
– А дарёное не возвращают.
Папа поглядел на меня, виновато пожимая плечами.
Я выбежала из квартиры, но уже через миг вернулась обратно с Минькой в руках. Прижав напоследок теплого, мохнатого непоседу, я тихо сказала:
– Тогда заберите.
Минька, обнюхивая новое место, косолапя побежал в комнату. Ему пока все равно по какой квартире бегать.
– Характер!!! – многозначительно подмигивая папе, сказал дядя Боря.
Папа вздохнул и, взглянув на меня, пообещал:
– Будем укрощать.
Он демонстративно повернулся к дяде Боре и стал рассказывать что-то интересное из своей последней поездки, явно намекая мне, что всему есть предел.
Я стояла в коридоре, подперев плечом чужую стенку. Дверь в комнату была приоткрыта. Изогнувшись как знак вопроса, на подоконнике я углядела цветок. Его зеленый стебель зацепился за батарею. До него было шагов десять, не больше. Какая-то сила толкала меня в комнату. Ведь там был мой друг. Устав сопротивляться, я рванула на себя дверь. Быстро подхватила цветок. Сердце колотилось. А ноги шустро несли меня вверх по лестнице.
Я прибежала домой, забралась с ногами на диван. Сколько времени я просидела так – не знаю. Стало смеркаться.
Пришёл папа – что-то насвистывал в коридоре. В комнату вбежал Минька. Попытался запрыгнуть на диван – не получилось. Я подтянула его за шкирку. И Минька улёгся, благодарно уткнувшись мокрым носом в мою коленку. Папа заглянул, но, ничего не сказав, ушел в свою комнату. Он все понял.
Минька дремал. Цветок замер. И у меня на душе теперь было легко и спокойно.