Внимательные читатели «Кукумбера» наверняка вспомнят стихи бельгийского поэта Мориса Карема – несколько лет назад они печатались в журнале, и я тогда отмечал, что Карем был не только поэтом, но и сказочником, не только детским писателем, но и выдающимся «взрослым» лириком.
Признаться, я давно хотел перевести книгу именно «взрослого» Карема – и наконец моя мечта осуществилась! Однако, читая его сборники, я нет-нет да натыкался на самые что ни на есть стихи для детей, которые он, нисколько не смущаясь, включал в книги философской лирики. И это правильно! И с взрослыми, и с детьми он всегда разговаривал на равных (как, впрочем, и с животными, птицами, растениями, вещами). Поэтому у него немало детских стихов, в которых неприметно возникают взрослые темы: жизнь и смерть, милосердие и сострадание, любовь к природе и беседы с Богом.
Из такой необыкновенной смеси взрослости и детскости и возникает мир Мориса Карема – яркий, точный по звуку, не столько безоглядно весёлый, сколько задумчивый: герои Карема и сам автор любят размышлять, а раздумья требуют тишины и уединённости. Я тоже люблю это состояние сосредоточенности, когда ты остаёшься один на один с книгой, с рассказом, со стихотворением, и тогда чтение превращается в глубокую внутреннюю работу, – совершая её, ты приобщаешься к тайнам окружающего мира. А заодно ищешь ответы на те же самые главные вопросы бытия, которые люди задавали себе во все времена.
Михаил Яснов
Перевод Михаила Яснова
Вдоль хутора и речки
Скользила тень овечки –
Воздушная такая,
Что следом, расцветая,
Вставали в рост поля,
И отчего не зная,
Светилась вся земля.
И ангел то и дело
Поглядывал, как смело
Скользила тень овечки –
Ты только погляди! –
Вдоль хутора и речки,
Найдя себе местечко
У мира на груди.
Всё побросал туман
В бездонный свой мешок.
Всё прихватил туман –
И поле, и лужок.
Всё – до цветка – в саду,
Всё – до листка – в аллее,
Соседям на беду
Унес оранжерею.
И как мне угадать
Те дальние края,
Куда он смог забрать
Беднягу-воробья?
Когда б родился я росою,
Дремал бы в чашечке цветка,
Дружил с пчелою и осою
И ведал мысли мотылька.
Когда бы я родился бризом,
Я стал бы тем из ветерков,
Что потакают всем капризам
И малышей, и стариков.
Когда бы я родился солнцем,
Сказал бы фруктам: «В добрый час!
Сверкайте! И пускай смеётся
Любой, кто отразится в вас!»
Я мог бы стать принцессой, птицей,
Русалкой, феей – всё по мне!
И тем флажком, что так стремится
Взлететь от счастья – там, в окне!
Какая грустная картинка!
Декабрьский вечер. Тишина.
Как патефонная пластинка
На небе полная луна.
И под иглою ветра, тонко,
Рождаясь и сходя на нет,
Плач одинокого котёнка
Звучит один на целый свет.
Возьмите больше белизны
И каплю чёрного – для грусти.
Всё пусто в этом захолустье,
И крики ворона слышны.
Простой рисунок, без затей,
Движенье кисточки умелой –
И вот среди долины белой
Ряд чуть приметных тополей.
Хотите солнца? Вот он, круг.
И так всё холодно вокруг,
Что ворон не меняет сути:
Нарисовали – и забудьте.
…И конь вошёл в мою тетрадь –
Один, без всадника и сбруи,
А я хотел нарисовать
Песок и море после бури.
Откуда он идёт? Куда?
Зачем решил остановиться?
Большой и чёрный, без труда
Он тенью лег на всю страницу.
Я должен был и сам понять:
Коня не нужно окликать,
И на меня в испуге глядя,
Он, верно, думал: я пойму,
В конечном счёте, что к чему, –
И словно стёрся из тетради.
Спи, ёлочка, усни скорей,
Прижмись к своей зелёной маме,
Не слушай глупых снегирей –
Болтают что не знают сами.
Никто тебя не заберёт
Из леса, не поставит в ящик,
И не устроит хоровод
Вокруг фальшивых звёзд блестящих.
Спи, ёлочка, усни скорей,
Зима ещё не раз вернётся,
И заяц у твоих корней
Живым калачиком свернётся,
И настоящая звезда
В зелёной кроне загорится
В ту полночь снежную, когда
Младенец Иисус родится.